Так вот – пока лужи храпят сухими
и теребит ветер подол сосны,
беглый щенок в саду закопает имя –
имя, ещё влажное от слюны, -
бесов фетиш, косточку из пластмассы,
то ли наркотик, то ли назубный мак…
Клеит на губы «милая», словно пластырь,
имялишённый собаковод-маньяк.
Сыплет в ушную ракушку анальгетик –
бисером светится в хворой башке крупа…
Как откопать, откупить его у фонетик,
как его, звонкое, в горлышке искупать?
Комья земли стоят над гортанью комом.
Память теряет хватку, черты слогов…
Имя мерещится в точечках незнакомых
атласов, в жухлом шамканье стариков,
в лае, как вой, протяжном, в возне мышиной –
смутное, как мгновение в полусне,
как стон асфальта под злым колесом машины,
как крик рыбёхи на хищной карге-блесне…
Сад утопает в ливне галлюцинаций.
Сосны сплетают корни – мол, что за клад?
Имялишённый учится расставаться
с «милой», прилипшей к нёбу, как химикат.
Смотрит на землю – ползут по земле мокрицы…
Чем ты там плачешь, ангел мой? Первачом?
Чёрный щенок быстро тасует лица
И заменяет «о третьем» на «ни о чём».
Господи, если можно, то дай отсрочку,
в горло сухое дай море, мертвее мёр…
имя, свернувшись ёжиком под песочком,
смотрит, как входит в землю стальной забор.
...ветер небрежно шарит в трусах у сосен.
Имя пускает стрелы – попробуй тронь!
Спишь с тыщапервой – нет-нет, а башню и сносит
имя, упавшее в рот, как в песок – бутон.
