Мой душу с мылом. Вешай чеснок на хвост.
Вышей подол булавками-бубенцами.
Ходит на мёртвых цыпочках чёрный пёс
с розовыми огламуренными резцами.
Капают слюни, словно оксидный дождь.
Сыро-пещерна пасть, серно-грязен – выдох.
Пёс перманентно сыт, потому что вхож
в фабрики-кухни для человечьих видов, -
лапы макает в души, - видать, тепло,
смотрит, не энданулся чтобы счастливо
вальс манекенов на островке «тефлон»,
смуглых, почти как порченные оливы, -
вяжет шпагатом щиколотки и слух,
мажет забудочным маслицем память ночью…
Валится от усталости потный google,
глохнет от писка некормленых тамагочи:
этим – рецепт свинины, - как стать свиньёй,
этим – закон двоичный – как выйти замуж,
«мальчик, не жди повестку – убьёт весной»,
«кукла, не пей из хобота – сукой станешь»…
- пёс выключает свет. И на мёртвых цы
медленно подкрадывается к кроватям.
Он не упустит ни козлика, ни овцы,
ни крестоватого брата, ни бесноватой.
Чёрный язык по мыслям ползёт змеёй,
ртуть кислород извлекает из атмосферы.
Видишь? Стоит он, совести часовой,
сборщик податей, щипач нулевых размеров
мышцы под грудью…
Мой валерьяной рот, -
анестезия, котёнок, ну что той пытки?
Так переходят огонь, непременно вброд, -
смело, не в силах, правда, стереть улыбку, -
въелась, как ржавчина…
Так и сигают с крыш,
душат детей, собачатся с матерями…
Так выживаешь в питомнике. Так молчишь,
тесно зажатый подвалами и дворами,
так у френдленты лижешь метровый хвост,
к клавиатуре пальцами прилипая.
Так замечаешь, что в зеркале – чёрный пёс
кровь с языка утирает, зайдясь от лая.
