Почва сходит с дистанции. Берег слетает с орбит.
Карусель собирает грибы в снег-кокосовой стружке.
Серый мост, прикрывая позёмкой бочков целлюлит,
подставляет перила под локти распиханным тушкам
в поддублёночье – ватными комьями, яблочным льдом
ядовитых пилюлей и рисом, насущным, как чувства.
Гидропарк наблюдает, как, грея ладонью ладонь,
ледовитые утки клюв-в-клюв на губах запекутся
до крови – поцелуем, солёным и вечностным – до
календарной кончины зимы киевландской на левом
берегу. И река, прижимая к глазницам платок
имитаций торосов, чихает от зёрен и плевел
серой пыли и пенки примёрзших к шарфам идиом,
идиотских трёхсложных ржавеющее-тающих истин…
И земля междуводье тихонько берёт за ладонь,
и сжимает перчатки-подпорки на скованной кисти.
Так, съезжая с орбиты, встречаются почва и Днепр,
Гидропарк, пенсионный сезонно, глядит карусели
накладными глазами на этот ландшафтный вертеп,
приметрошную встречу двух не по погоде доспелых
плоскостей ли, стихий… В поднебесной духовке жара
ледяная – и жмётся река в снег-песочные гнёзда.
Небо сходит с дистанции. Небо – уже мишура,
под которой встречаются люди и пробуют воздух
на двоих не распиливать, воду смешать с крошкой почв,
словно утки, прилечь на катке, вне гостиничных зданий…
Гидропарк капюшон поднимает. И падает ночь.
И мурлычут орбиты сведёнными тесно мостами.
