Я знаю! – счастье – есть!
Оно не в райских фигах,
не в улье горных пчёл, не в волшебстве Данай,
дающих плоть свою, как сорок тысяч рыбок
желальных – одному…
До дна, до дна, до дна!...
Сиреневый дымок крадётся над скворечней –
кормушницей стола, где пенная княжна
податливо шипит и подставляет плечи
под ласку дерзких губ…
….и вот уже дрожат
империя Здрав-Смысл и остров Пуританин,
и отливает жизнь щедрот по всем кустам…
И где-то за спиной, у стойки, две Татьяны
льют письмами любви пивасик на плацдарм
дев солода и зла,
матрон пурги и хмеля…
– Прелестные войска!
Их только – брать и брать…
Ну что, ещё по… три?
За Эверест недели!
За музу!
За печаль!
За Шиву!
–?
–Шива, брат,
в шесть рук – шесть литров, и
шесть Ганг широко…водных
одним глотком бы – ух!
Как в молодости!
Да…
Сиреневый дымок
в задумчивых животных
меняется –
как сны,
сопивники,
сорта,
среда,
шатры,
ветра,
каких-то Мэри попы…
Но – пенная княжна на Эверест недель
восходит, словно дух раскованной свободы,
целующей ребят в височную метель…
И съедены давно все сорок тысяч рыбок,
и сношены портки, и бабам – сорок зим…
Но пятница – свята! – до первых хриплых скрипок
метлою – об асфальт,
до взбалмошной грозы
трамвайных диадем – о провода…
Трамваи
печальны, как хорьки, сжимающие кур-
торговок.
Ну их к!..
…кальмарик-Шопенгауэр.
С котом на букву Ш играет Эпикур.
Стремится Вавилон в заоблачные дамки.
Болтается про ту, с веснушками, в купе,
сто тысяч лет назад…
Не хочется – в Итаку,
стоящую, как лось, на гречневой крупе!
(А гречка – дефицит…
Как греческие боги.
Как побежденье гидр, и город золотой…)
Ну что, ещё по … два?
Да, знаю.
Слишком много…
Уже свистит карман, как дудик-козодой –
всё высвистел, поди…
Пора к жене.
В Голгофье.
На выселки.
Пешком.
Поджав слезу и хвост.
