Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением при сидячей жизни и скромном поведении умирает от апоплексического удара
Церемонию жизни кузнечик из чайных звезд
разливает в кувшинки младенческих голосов.
Надувные жирафы трутся о млечный воз.
Небо садится на чертово колесо:
сверху видать, как реки путеводный нерв
рыбкою медной бьется в ручную эшь
лун-близнецов обезглавленных...
Ветер-зверь
в синеие сумерки лижет тумана плешь
розово-временным пристальным языком...
Кружатся, вертятся:
млеко годов в камнях,
в чреве дупла притаившийся птичий гром,
радуга-погоняльщица черепах -
круглых неспешных дождей,
золотой пастух -
мелкий светляк, обнимающий юркий стан
чертополошек,
леший кустистый дух,
знающий ведьм-ромашниц по волосам
и сердцевинкам...
Чертово колесо
небу тошнотит нервы - но вид каков!
В млечных кувшинках оборванных голосов
махоньких глиняных гранул прыгунья- кровь
нышкнет,
и давится жизнью,
и верит в жизнь,
словно в солому - сигающий с высоты:
можно упасть чаинкой, как звездный лист,
можно - по лестничке в чашку слезой сойти...
Милый кузнечик! На скатерти темноты
блюдца расставив судьбами, колесо
с небом и чертом, как часики, заведи.
Выпей из черненькой чашечки терпкий сок -
времени.
Голосов.
Надувных чудес.
Рек, отдающих легендам русалью плоть...
...Снизу на чертовом мальчик ватрушку ест.
Как бы его на ложечку наколоть?..
