Шел снег. Зрачковый. Змейный. Жуткий снег.
Снег-скуло-чмок. Снег-жестко-щеко-сек.
Драже из хрупких бед для всех-всех-всех,
в чьих комнатах двуплотия - ни грамма...
Чьи зимы - это сам-себя-сплавляй
из стекловат, и ватты подливай...
Отрезанного солнца голова
мерещилась дворнягой в чайной раме.
И облаков, как бед - не сосчитать...
Дракон луны летит, как нищета,
и телевышка, словно Гюльчатай,
им заслонила нос - как покрывалом...
Косматый Ницше с палицей -" в степи" -
у недостроя - мертвенно сопит
о том, что бог гиганток-немезид
зарос пером вороны в карнавале...
Шел тихий снег:
папье-маше,
брелок,
очкастый панцирь,
саблеухий волк,
беззубый тигр,
туземец
и плевок
клубники в нашатырной терпкой пробке...
Стояли тачки в алом котелке,
где дом, широколобый, как лакей,
виском прижался к счастью в кулаке
у девочки, по-девичьи негромкой.
Шел смирный снег. Пришпиленный к курку
души, тугой - на сотни душ... Рагу
из рождества-не-в-рождество крикун-
щенок лакал в разрезанной канаве.
А где-то в небе снег-двойник борзел, -
второй, как воин-гоблин... И мамзель-
луна стелила мерзлую постель
улыбкам, словно солнышко, безглавым.
Шел ржавый снег. Зрачковый снег. Бежал
с земли на тучи. Тоненький кинжал
троллейбуса, облезлого бомжа,
троллистого седого нелюбима,
врастал в слезу на шее снега. Сны
подснежниками прятались в косых
костях лукошек. Фыркали носы
ветренков и любимых херувимов
злых мачех - Одноплотности-Пусты...
Хотелось тихим ноликом остыть
в расти-сугробе... Хмурились мосты.
Кулак девчушки гладил глазик правый
двери домишки-где-зима-зимей,
где лифт гостей глотает, словно змей,
и между чайных окон - мавзолей,
где снег в душе такой, что можно плавать...
