Нет такой глупости, которой бы не рукоплескали, и такого глупца, что не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином
Ты крыса. Ты иуда. Чёрный жаб.
Ты предавал. Ты взвешивал. Ты бредил.
Твои ребёнки листьями шуршат,
упавшими служанке на передник.
Жене. Планете. Музыке. Любви.
Ты разлюбил, карябая-венчая,
крича друзьям: "Подайте на кефир!",
мерцая ложным нимбом в кислом чае...
Поэт, твоя трусливая губа,
закатанная заячьей машинкой,
слепа. Твой амнезийный гигабайт
тупеет в белой топольной пушинке
заставки.
Ты дичаешь и дымишь.
Ты заморожен - курица, с подковкой
Пегаса. Твои женщины - камыш,
развешенный на бельевой верёвке,
с исподним в грязно-пепельный горох
из "ненавижу", "сука", с биркой "Гений"...
... когда тебя посадят в серебро,
задушенному ветру на колени,
и снимут - словно с лука, по слоям -
твой цвет, твой пол, твой метр с клюкой и прочье,
ты очутишься между обезьян,
на жёрдочке пластмассовой,короче,
чем кочет голосит в свой первый риск...
Кричишь! - не слышимый в возне...
И видишь
впервые - так, как видит жаб, и крыс, -
сумбурный гениально-сизый кипиш
в большой бадье...
И ты в ней - не пророк,
не Моисей, - затасканный передник
всепустоты.
Моток твоих дорог
на бельевой верёвке тихо бредит.
Горчит кефир.
Прокурено кафе
пустой башки, в которой - вора ловят
пустые мысли - Мир.
Но нет улова...
Лишь сумерки, как суслики в мове,
задрали свои морды к изголовью...
