...когда ты засыпаешь, и я тебе рассказываю историю колыбельных морей,
повторяя варёные всмятку слова, которыми не накормить этот южный ветер,
из ночи уходит тепло, словно дети - из сморщенных береговых лагерей,
из календарей небесный кондуктор вырывает день, белый, как ломтик феты.
Я говорю: "Потому что мы - брынза и базилик,
потому что мы - василиск и веснушка на сером глазу безморья,
потому что мы - соль песочная, которую лижет щербатый предгрозовой язык,
мы научимся верить в ходьбу по воде,
в сплав по приборам.
Мы научимся жить, словно пара дельфинов смытых, целовать прибой,
закатывать горизонт, рвать когти на пенную мессу мяса
воды,
вычищать пемзой сердце, напевая: " Я всегда буду с тобой,
словно галька - и брызги-невесты, пенные лейтенантши запаса..."
Мы научимся спать, высыпая из раковин слуха те корабли
пересмоленных будней, которым не спится на платных бочочках,
и щекою лежать на воздушной, чуть терпкой, чуть винной, мели,
когда ветер пощёчины сыплет в прозрачные клочья
занавесок.
Научимся - за руку - меж рукавов
задохнувшихся луж и черешневых бусовых лавок -
находить в темноте силуэт золотой Никого
и втыкать ему в горло кулёк серебристых булавок
(смех и жвачку) - от сглаза"...
(ну что тут ещё говорить?)
Колыбельная подходит к концу, высыхают брызги ласок, слоится кожа...
У твоего дыхания - почерк, невразумительный, словно иврит.
Твоё дыхание ночь вычерпывает сизой дырявой ложкой -
и ты засыпаешь...
А у меня провозглашает четвёртую степень ожога фильтр.
И я засыпаю тоже.
И от нас двоих остаётся ничтожно мало:
два куска мяса (в обнимку).
Одеяло.
И сон, в котором - море разбитых корыт,
и лейтенантши-брызги превращаются в генералов...
