… а кто-то был - не повесть, а - роман.
А кто-то - нес под мышками орбиту
земли.
Ты знал, что ты лишь - бахрома
таких орбит,
замоченных в корыте,
как серое белье.
И жизнь была
кикиморой - рыжа, патлата, сжата, -
бесцветная, как мертвая пила,
и бурая, как в морге - медвежата,
и белая, как ванная вода,
и красная, как маки поцелуев,
утопленные в ванной…
…провода
танцуют - это прывыды-холуи
целуют тонких прывыдов-господ
в твоей крови, в ночных рубашках мятых
жеманно спящих…
Мир теряет плоть,
как сотни тысяч на себе распятых
кузнечиков
(в терновнике)…
Ловить
распятье чувств седьмых на одно-чувстве.
Смотреть, как мир, в тебя по кожу врыт,
кусает твою кожу, словно бусы -
котенок заигравшийся…
Как трезв
пятнистый нерв пространства в тебе-склепе
(как в телескопе)…
Ты богат. Как Крез,
когда цветнеет радужная зебра,
когда Вселенский Грусть буграми мышц
катает эвересты и ущелья,
когда закат безумен и мышист
на крошке сыра, хлеб же - ожерелье
на мысе губ, задевших воздух за
бездонно-эрогенный перешеек,
и жизнь летит, как в вечер - стрекоза -
все тише,
все бездумней,
все нежнее…
И чудится - на коже сыпет рай,
и стенки кожи - выплеском Гогена,
ярчее света..
Вздрогни!
Выбирай
свою соломку
и свою гиену,
и своего конька (не Боливар!),
и своего жеребчика,
и даже
свой слух и нюх, когда все-все дрова
вернутся в поле маков и ромашек
и прорастут корнями глубже ядр
земной коры, и вся вода из ванной
повесится в лазоревый скафандр
венер и марсов, но - не жизнь в скафандре! -
а бег -
сквозь свет и время -
на плечо
вселенной,
в кулачок галактик "Нету",
где матерь-печь в золе еще печет
тех прывыдов, что в темечке, как в сетке,
карасиками бьются - зо-ло-то…
Мой рыб желальный,
щук мой несуразный!
Когда вода воскликнет: "Горячо!
Зато -
прозрачно",
когда в воду канешь вазой,
когда очнешься от того, что ты
стал дождь и ил,
стал ил и дождь в русалке,
а над тобой - лягушки, как шатры,
и лодки - как нагие двое-спалки,
и под тобой - покой, и так тепло,
хоть кровь намажь теплом - и стерпит, стерпит!
И ты - теряешь плоть.
И мира плоть
в тебе, как в золотой сметане - стерлядь -
купается.
Кончается.
Конча…
- туда, где юг,
где патока и мякоть
под жилами.
И ты весь - как свеча,
горящая в бескрайнем поле маков
и алых гор.
Бесполая...
И весь
огромный космос гладит эту полость,
как муж и брат.
И страшно, что ты - Крез…
И это счастье падает, как волос,
с башки ветров и туч,
с башки твоих
лохматых прывыдов.
с башки иллюзий-гурий,
со звезд - соцветий лип и облепих,
и с черных стрелок ламп,
и с белой бури
в той ванной, что запомнила, как ты
из тела шел, как шелкопряд - из шелка, -
туда, где прозревают все кроты,
увидевшие сквозь глазную щелку
земли, как в поле маков и прымар
земля, как девка, дышит лепестково,
и небо пишет красочный роман -
цветами,
ветром,
дождиком и кровью,
и ты несешь за пазухой его,
пока другие - камни на ладошах,
чтобы упасть на маковый ковер,
чтобы согреть ковер бесполой дрожью,
чтобы тереть сверлом алмазным нос
орбит, серей белья, что мокнет в нытом
бесцветном влажно дышащем корыте,
в которое ты капал бы, как воск,
не будь вокруг такого буйства маков -
тех призраков, чья плоть - спела, как мякоть,
и ты в нее, как сок, навеки врос.
