почернеют застиранных туч носовые платки,
и земли нагноенья залечит грядущий каток, а
пока что танцуют на листьях ещё голубки
и рисуют помётом разметку от киева к богу
эту карту растащат ветра, муниципалитет –
это проще, чем рисовый след за судьбою-беглянкой
обнаружить – поверив, что к богу дорог больше нет,
разреветься на плоской груди у земли-негритянки
завтра будет футбол на снегу, и сосульки-мячи,
враз сорвавшись, ударят в девятку, морозя затылок
зимний гол раскроит пустой череп, и не залечить
эту травму – спасибо ещё, что на «выжить» хватило…
кто-то смотрит наш фильм, кто-то пишет его – кнопка rec
заменяет рождественских звёздочек алые всхлипы
и, пытаясь исчезнуть из кадра, бежит человек,
и седая земля к его душке в ботиночках липнет
так сезонен сюжет, и, хотя не видать ни снега,
хоть большая медведица лапой качает штативы,
небо знает, как тело растопчет весна в сапогах,
небо знает, что будут в финале весны рецидивы
но, напрасно надеясь на климата новый костюм,
на язык, что не только до киева, но и до бога,
человек вычитает себя из бессмысленных сумм
серой осени, улиц нарывов, фантомной дороги
и, не веря ещё, что не автор и не режиссёр,
нажимает на rec – и снимает, как голуби в танце
доклюют его сердце, оставив помётный узор,
замыкающий «завтра» на паре квадратов пространства
эта съёмка глобальна, как вечная пытка, как бог,
прикорнувший на спинке у птицы над мёртвой аллеей
в центре киева небо роняет застывший творог,
как поп-корн изо рта, как бегущую ленточку строк,
где написано в каждой, что здесь уже не потеплеет
