Ты забудешь всё – бессмысленность вскриков, и благородность и блядородность в её крови, невесомую чушь, что ты зря ей наговорил, адресок www-пробел - точно так же, как формулу «девочка-абсолют», как порядок десертов приевшихся – сотен блюд! – разве только какое-то смутное дежавю… но и то, побрившись, ты смоешь его, как гель.
Упадёт с плеча прирученный паучок, обглодает времянка-моль спусковой крючок её глаз – плачущих сахаром спелых слив, - всё забудешь, дёрнув сливной бачок. Облегчился. Смыл.
И по кругу – их, брелочки, - на поясок, чтобы так, хозяйски, им прижимать висок, рисовать им слёзы потом, ну а потом расстегнуть ремень – и посыплются, как лото слишком детские фишки – в мусорное ведро.
Так рука забывает школьный нажим пера, так бедро забывает мякоть, что у бедра, всё, что в миг прочиталось, ёрзалось что до дыр, забываешь, сходив в сортир, облегчив пузырь.
Ведь пока в раздражении, в спешке застёжки рвал, они сыпались в грязь – и ты их не поднимал.
Если память-сука ластится, лижет кисть, если девочки ходят строем на кис-кис-кис, то скажи им – ты слишком сволочь и эгоист, чтобы звать на бис. Что ты ходишь стрелять по мишеням в дешёвый тир, в твоей рюмочной – главный дружбан прохиндей-кассир, от него ты беспамятен, гол да и просто сир, что не надобно тут мельтешить и сливаться в визг – всё равно ты утянешь вниз.
Ведь отмотано было – ровно на раз сходить, ведь Иисус предписал прощать без дурных обид, и потом – если девочка – шашечка-динамит, то на кой она? Лучше рядом – кремень или промокший трут, лучше в будни пить горло дерущий наждачный брют, а то что же – за год вымучат-обдерут грудь твою девчоночки-ордена…
Так что память-суку – в брюхо поддать пинком, хорошо хоть письма – падающий курсив – ты его смотаешь в влажный бумаги ком и нажмёшь на слив.
…только тот, кто слева заливисто хохотал, уже сплёл из ворота твой контражур-финал:
мол, ходил-питался-любился, но, надкусив, подавился солёным сахаром тёмных слив…
