из цикла "Из навеянного современной действительностью"
Чудо
Родному городу посвящается
- Ja tabie nie vieru, tele-telefon davieru, - хрипело пыльное радио, в недрах которого нашло свой последний приют не одно поколение тараканов, - ja tabie nikoli bolš nie pazvaniu!* (*текст эстрадной песенки)
Позвонить в эту квартиру, действительно, было невозможно. Телефон давно отключили по причине большой задолженности, а жизнь, видимо, показала, что жильцы не имеют в нем особой надобности. Привыкли, наверное, обходиться без него, иначе бы заплатили.
Человек в грязной, давно не стиранной одежде, вышел из дому. Сказал жене, что пойдет ловить рыбу и даже на самом деле прихватил удочку. Она не знала, что он прихватил также из дому почти полную бутылку водки, которая, казалось, надежно была ею от него припрятана на свои лечебные нужды, делать компрессы больным ногам. Если бы женщина узнала об этом, она бы, разозлившись, очень сильно избила его, что, кстати, делала уже не однажды, но делала скорее от отчаяния и безысходности своей жизни с ним, чем, имея надежду таким способом отвадить его от пьянства.
Покинув квартиру, человек сошел по лестнице ниже на два этажа, остановился, вытащил из кармана бутылку, открыл, умело раскрутил, откинул голову, и одним махом вылили содержимое себе в рот. Приложил ко рту рукав, звучно хакнул. Весь трюк занял одно мгновение. Все. Теперь, как говорят, что съел – то не отнимут. Пустую бутылку спрятал назад в карман, можно сдать. Он вышел из подъезда с оптимистическим настроением. День начался довольно неплохо.
«Любитель рыбной ловли» задержался на этом свете уже где-то за сорок лет. В последние годы как-то неприметно приклеилась к нему кличка – Гноек. Другой посчитал бы оскорбительной, обидной, а он нет. Потому как имел философский склад ума. К тому же, теперь не осталось людей, кто обращался бы к нему иначе.
Еще совсем недавно работал инженером на крупном предприятии. Говорят, счастливые часов не наблюдают. Гноек в те времена счастливым не был, потому как жил по часам. Это его очень угнетало. По часам – на опостылевшую работу, по часам – с работы к опостылевшей семье, по часам – футбол в телевизоре, по часам открывается и закрывается магазин. Это длилось годами после того, как закончилось детство, в котором по часам была только опостылевшая школа. Тогда казалось, что взрослая жизнь принесет какую-то свободу, однако, оказалось наоборот, вся жизнь стала «по часам». Он не желал покориться судьбе и начал постепенно менять свою опостылевшую жизнь.
Была еще мука. Гноек мучался от осознания жесткого условия существования в обществе, от которого некуда было деваться. От зависимости от денег. Он ощущал, что избавиться от этой несвободы возможно лишь став независимым от денег, что дало бы возможность вместе с тем избавиться от зависимости жить по часам. Этого можно было достигнуть только в двух крайних случаях: если не иметь денег совсем и обходиться, или иметь такое количество, что никогда не закончатся. Последнее было недостижимо, первое – спать, обложившись картонками, добывать еду на помойке, создавая конкуренцию воронам, котам и собакам в борьбе за выживание – также не прельщало.
Потому как быть максималистом в этом вопросе не получалось, Гноек был вынужден идти на компромисс с жизнью. Он ограничил свою нужду в деньгах в основном стоимостью бутылки водки или крепленого напитка.
Но жизнь была несчастливой, понятно, не только по этой денежной причине. Куда большую муку ему приносило осознание несовершенства окружающего мира, в то время как душа его жаждала, чтобы во всем имелся надлежащий порядок и справедливость. Он понимал, что реальность жестокая, несправедливая и, если так есть, наверное, иначе быть не может. Однако, откуда то ведь в душе заложено знание и понятие о порядке и справедливости. Душа мучалась, алкоголь снимал эти муки, исполнял роль анестезии. Гноек жалел свою душу и стремился все чаще и чаще облегчать ее муки.
«По часам» в жизни остались только вино-водочные магазины. Эту неприятную мелочь он жизни простил.
Также свободолюбивую натуру угнетала существующая в обществе общепринятая мера лжи. Которой нужно было придерживаться. В различных жизненных ситуациях она называлась по-разному: вежливостью, аккуратностью, уверенностью, разумностью, уважением, успехом, или как-нибудь еще. Но всегда это было ложью – ложью себе, ложью окружающим и ложью окружающих.
Гноек избегал идти людными местами, по уличным тротуарам, старался больше дворами. Ему были неприятны взгляды прохожих, да и попадать на глаза милиционерам лишний раз не хотелось. Хотя шагал он уверенно, не качаясь. Он всегда хорошо ощущал ту черту своего состояния, до которой охранники порядка побрезгуют пачкаться об него, и посчитают за лучшее, чтобы бродяга сам сошел прочь с доверенного участка патрулирования. И, конечно же, понимал, в каких местах города можно без опаски идти качаясь, а в каких ему лучше не появляться вообще, даже трезвому.
Дети, что играли во дворе, настороженно проводили глазами сутулую серую фигуру. Обошел ветвистый куст, завернул за угол областной библиотеки.
В закоулке за зданием библиотеки было очень удобное место, чтобы в сумерках справлять малую нужду. Народные массы широко пользовались этим. Нужно было только задержать дыхание, так как в жаркую погоду брезгливого человека могло и стошнить от тех миазмов, что исходили от стен хранилища знаний.
Далее путь большинства прохожих пролегал через кладбище. Сейчас оно было снесено, так что некоторые даже и не догадывались, что под поверхностью земли лежат сотни мертвецов. На этом месте сделали парк, в котором нашлось место и нескольким старым деревьям, что были в свое время немыми свидетелями погребений. Живые заботились о себе, оставив заботы об умерших самим умершим. Памятники, плиты растащили на свои нужды да на памятники новым героям нового времени, в честь которых переименовывали улицы и площади. Теперь подростки гоняли мяч на лужайке, молодые мамаши прогуливались с детьми, на лавках отдыхали старики, вечерами собиралась молодежь, не знавшая, чем себя занять.
Аллея, проложенная по костям, выводила к большой городской магистрали. Туда Гнойку было не нужно. Он знал от своей матери о кладбище и потому не любил бывать тут, как и вообще не любил бывать на кладбищах, разве что вечерами, по причине практической выгоды, когда от молодежи оставались пустые бутылки.
От библиотеки Гноек направился в овраг. Крутая улочка подвела его к деревянной лестнице. Это был один из входов в царство частного сектора, который современная застройка постепенно вытесняла в овраги и на окраины. На склонах оврага в зелени садов прятались одно- и двухэтажные домики, по сторонам узких переулков, что потеряли свои начала и окончания еще полстолетия тому назад, торчали из земли ржавые водопроводные колонки. Обычно, такие переулки носили названия революционных месяцев и номера, перепутанные теперь, вроде Второй февральский или Пятый октябрьский. Так как переулков было много, а революционных месяцев, к счастью, выдалось все же несколько меньше, неожиданно для себя можно было встретить перулок названный в честь какого-небудь всемирно известного композитора, Баха или Моцарта, которых власть также сдержанно чтила. По дну оврага протекала небольшая речка. Наверху был шумный город с широкими улицами, проспектами, общественным трансопортом, многоэтажными каменными зданиями, а тут, внизу, было затишно, царил совершенно иной темп жизни.
Часть домов уже много лет была покинута, они стояли с проломанными крышами, с забитыми досками окнами. В огородах выросли сорняки. Возле других копошились дети в грязной одежде, на веревках сушилось белье. Там жильцы еще продолжали существование. Изредка, приблизительно один на два десятка, встречались дома за хорошими кирпичными оградами, крытые металлочерепицей, со стеклопакетами в окнах, с обязательной спутниковой антеной-тарелкой на крыше и одной или несколькими иномарками во дворе. Их жильцы старались делать свое существование похожим на жизнь.
Тут в овраге, еще в начале весны, Гноек познакомился с необыкновенным человеком. Того звали Петром Демьяновичем. Он не был похож на других пьяниц. Точнее, не познакомился, а узнал в нем бывшего одноклассника, с которым не виделся больше двух десятков лет, так сказать, познакомился заново. Вообще-то, он, между тем, не был до конца уверен, что это именно бывший школьный товарищ, так как находился во время знакомства в изрядном подпитии. Но тот настолько уверенно и убедительно упрекал его за отсутствия на вечерах встреч выпускников, вспоминал какие-то памятные случаи из школьной жизни, что Гноек невольно согласился признать в нем друга детства.
Необычность ситуации заключалась в том, что Петр Демьянович занимал важную должность в облисполкоме. Он был всегда одет в хороший чистый, поначалу, костюм-тройку, угощал дорогими сигаретами, имел очень респектабельный вид.
Гнойку нравились начло и середина совместного распития с ним. А вот завершение совсем не нравилось. У большого чиновника всегда водились деньги и поэтому пили за его счет. Он обещал легко решить любой сложный вопрос насчет строительства жилья, получения беспроцентной ссуды в банке, устройства на хорошую работу или приобретения какой-нибудь вещи по цене производителя, значительно дешевле, чем в магазине. Понятно, на самом деле, никогда не сдерживал обещаний и не вспоминал в своей обычной жизни про тех алкашей, кому щедро их раздавал. Но слышать эти обещания и заверения в своих больших возможностях из уст важной особы, с которым сегодня пьешь из одной бутылки, а назавтра можешь увидеть его в местных теленовостях, все равно, было Гнойку приятно.
Вначале Петр Демьянович вел умные разговоры, мог дать полезный совет, от него Гноек узнал много интересного. А потом, после принятия определенной критической дозы, он неотложно принимался снимать нервное напряжение от своей тяжелой государственной службы. Именно за этим он, собственно говоря, раз-другой на месяц и спускался в овраг, отыскивая случайных собутыльников или напиваясь в одиночку – ради получения нервной разрядки. Тогда он начинал себя странно вести.
И хотя Гноек делался под воздействием спиртного очень терпимым, даже ощущал единение с матерью-природой и ощущал себя гражданином мира, начинал относиться с пониманием ко всему на свете, и, казалось, был готов принять и осознать все, что угодно, ему все же, не нравилось это. Он не понимал сложного психофизиологического механизма достижения Петром Демьяновичем душевного спокойствия и равновесия. Особенно внешних проявлений, что сопровождали этот процесс, которые, как следовало со слов ответственного работника, были необходимы, и без них никак не возможно было обойтись.
Заканчивалось обычно все всегда примерно одинаково. Так, в последний раз, когда Петра Демьяновича задерживал наряд милиционеров, он одержимо занимался онанизмом перед червивым трупом сдохшей бродячей собаки.
В тот день они легкомысленно устроились в зарослях кустов над склоном оврага, напротив отеля, в двух шагах от одной из главных улиц города. На первый взгляд показалось, что место безопасное. Однако, оказалось, что и сюда заглядывают милицейские патрули.
Гноек тогда успел спрятаться. Ему в таких случаях всегда было очень стыдно. За Петра Демьяновича. Ему почему-то казалось, что если бы так себя вел какой-нибудь обычный пьяница, так это еще ничего. Каждый сходит с ума по-своему. Но, при его важной облисполкомовской должности, что ни говори, а стыдно. Гноек ощущал некоторую часть вины за его поведение и на себе, за то, что перед этим пил вместе с ним. Это чувство стыда неприятно окрашивало тяжелое похмелье следующего дня. По этой причине Гное имел удвоенное стремление как можно скорее облегчить свои утренние мучения. Тогда, с сожалением, что при всей своей щедрости Петр Демьянович не оставил ему денег на опохмелку, он отправлялся на поиски.
Сейчас было бы очень кстати встретить этого школьного друга – представителя власти. Он чувствовал, что после употребленной почти полной бутылки, за поведение Петра Демьяновича уже не будет так стыдно, как когда начинаешь вместе с ним. А добавить очень хотелось. Хотя за все время нынешнего знакомства Гнойку доводилось выпивать с ним раза четыре, не больше, поэтому вероятность такой встречи была незначительна. К тому же, два раза Петр Демьянович договаривался с ним о следующих встречах сам заранее, ориентируясь по приметным календарным датам – назавтра после православной пасхи, на другой день после первого мая. А вот в последний раз условиться не успел. Помешало неожиданное вмешательство милиционеров. И только однажды, это было следующая после первого знакомства, встреча произошла случайно. На такую внезапную встречу Гноек расчитывал и сейчас.
Но, к его большому огорчению, повстречался совсем другой человек. Он всегда вызывал у Гнойка неприязненные чувства за свою склонность придавать себе значимость, особенно, когда поддаст, и вообще, за то, что был придурком. Обычно он начинал рассказывать о своем брате, что некогда воевал в Афганистане и был ранен. Он рассказывал так, словно сам там побывал, настолько красноречиво и уверенно, что, вероятно, брату «афганцу» самому было бы очень интересно его послушать. Распаляясь от своих рассказов все больше и больше, он уже начинал разрывать рубашку на груди, доказывая собутыльникам «какие ребята там были», авторитетно спорить о тактических особенностях ведения боевых действий в горной местности, с видом опытного знатока рассуждать о сильных и слабых сторонах оружия и военной техники, что там применялась. Не дай бог было ему противоречить. Потому не удивительно, что когда однажды кто-то из друзей по стакану начал утверждать, что брат-герой на самом то деле уже сколько лет даже не желает видеться с опустившимся родственником, а ему это было известно точно, знаток афганской войны кинулся в драку и едва не задушил его.
В другой раз, когда однажды закономерно-случайно встретившись в городском парке, втроем пропустили по первой, этот придурок демонстративно вытащил бумажный сверток с белым порошком. Мол, смотри сюда, провинция! Достал, так как имею связи с нужными людьми. Вам так не жить. Высыпал порошок на ладонь, небрежно сделал «дорожку». Гордо взглянув на присутствующих, втянул носом и уверил, что сейчас будет «приход», а под водку вставляет так, что совсем «полный улет». Пробовал уже не однажды.
Тогда их всех, вместе с придурком и с его порошком, в парке повязали. К счастью, потом выяснилось, что порошок был обыкновенным стиральным порошком.
При всем нежелании Гнойка сейчас «тусоваться» с придурком было обстоятельство, которое перевешивало это нежелание. Брат «афганца» имел сегодня деньги. Наверное, отнял у подростков в своем дворе или украл у тещи. Их почти хватало на бутылку белой. Перспектива очень заманчивая. Необходимое количество мелочи мог добавить Гноек, поискав в карманах. А потом «мэкнуть» по быстрому, да разойтись – вот и решение проблемы. Если бы только придурок не прицепился со своими навязчивыми разговорами.
Поднялись из оврага на проспект. Решили, что брать пойдет Гноек, потому что придурок уже довольно не уверенно стоял на ногах и, к тому же, был в очень грязной одежде, так как перед этим падал несколько раз. Минуту поколебавшись, он отдал Гнойку деньги и остался ожидать возле магазина.
В вино-водочном отделе была небольшая очередь, человек пять-шесть. Наконец, через несколько минут Гноек нетерпеливо протянул деньги – кучку мелких купюр, хрипло произнес:
- Водку.
Полная продавщица смерила тяжелым взглядом его, протянутые им смятые деньги, не скрывая своего отвращения к алкоголику, специально издевательски уточнила:
- С закруткой?
- Нет, обычную.
Гнойку захотелось сейчас, хотя бы назло ей, ответить: «Да, конечно», но на бутылку с винтовой пробкой этих денег все равно не хватало, и мизантропка за прилавком это отлично понимала.
- Что еще? – с унижающей покупателя вежливостью спросила она.
- Все.
Положив бутылку в карман, Гноек направился к выходу, но вдруг остановился. Сзади недовольно забурчала толстая тетка с торбами в обеих руках, что едва не налетела на него.
«А ведь же обязательно прицепиться со своими разговорами!» - подумал он. Бутылка была у него, ощутимо оттягивала карман. Почему-то очень не хотелось возвращаться к придурку. Зачем он ему теперь? Но он же там снаружи ждет…
В душном застоявшемся тяжелом воздухе торгового зала, пронизанном разнообразными запахами пищевых продуктов, откуда-то возникло свежее дуновение. Гноек повернул голову в ту сторону. Увидел, что открыли дверь в коридор, по которому грузчики затаскивали в магазин продукты. Это был выход на другую сторону здания, во двор. Всего каких-нибудь десять шагов. Это был выход.
Решение пришло мгновенно. Он направился туда. Проходя по коридору, заметил, как в боковой подсобке возле ящиков грузчик игриво тискает продавщицу. Та, повизгивая, весело лупит нахала по рукам. Они, наверное, даже и не заметили Гнойка, что промелькнул, как тень.
Все! Он на воле. С бутылкой белой. А придурок на проспекте пусть ждет. Он и так уже «хорош». Конечно, было бы теперь неприятно встречать его в будущем. Такие поступки обычно не прощают. Лучше, пожалуй, упустить из рук на асфальт полную сетку с «бухлом», купленным компанией на последние деньги. Не так крепко побьют.
А может, придурковатый заснет на лавке возле магазина и ничего вообще не вспомнит про сегодняшний день. А может, не сегодня – завтра отобьют ему голову, с его характером это быстро. Да что там гадать, пошел он куда подальше! В конце концов, Гноек не собирался поддерживать с этим придурком какие-нибудь отношения в дальнейшем. А если встретится, если будет помнить про обман и полезет разбираться, так получит по роже.
Гноек, бережно прижимая в кармане рукой блестяще раздобытую бутылку, снова направился в овраг. Теперь необходимость в Петре Демьяновиче, или в каком-либо другом человеческом окружении отпала сама собой.
Он уютно устроился на берегу речки. Правда, уже рядом была довольно оживленная улица, что пересекала овраг, присутствовал риск попасть на глаза милиционерам. Но находчивый Гноек разложил удочку, нашел в своей торбе полиэтиленовый пакет, а в нем хлебный мякиш. Остался еще с прошлого раза. Если что – он рыбак, проходи мимо, не цепляйся.
Быстренько отпил из бутылки, опять спрятал ее. Было курить. Сделалось хорошо. Зачем ему, спрашивается, какая-то компания? С ними только попадешь обязательно в какие-нибудь неприятные приключения.
Он забросил удочку, так, для порядка, не надеясь ни на что. Откуда в этой канаве возьмется рыба? К тому же рядом на металлическом пешеходном мостике сильно стучат ногами по настилу играющие мурзатые дети-чертенята. Но, не прошло минуты – клюнула. Гноек подсек, вытащил. Ладная! Настроение сделалось еще лучше. «Занесу жонке, может мегера не будет так злится», - подумал он. Забросил снова. «Это дело надо спрыснуть!». Не успел оторваться от бутылки, еще клюет! Чуть не поперхнулся. Подсек, вытащил.
- Эх! Пошла форель! – обрадовался Гноек.
Через несколько минут он поймал третью. Потом еще двух, немного помельче, зато почти сразу одну за другой. Рыбин складывал в пакет. За каждый добытый трофей вознаграждал себя большим глотком водки. В самом деле, рыбалка удалась!
Солнышко пригревало речной бережок, пьяненького счастливого Гнойка на нем.
* * *
- Фу, как смердит! – старшина в наброшенном на плечи белом халате, скривившись от отвращения, достал из ячейки на полке пакет, - может, выбросить, а?
- Нет, мы должны вернуть все вещи, - скривил рот злобной ухмылкой его коллега.
- Но ты понюхай! Сразу стошнит!
- Нет, спасибо! – отшатнулся тот, - Что ж ты ожидал, бля, такая жара стоит! Отдадим, пусть сам выбрасывает. А то, может, еще съест!
Милиционеры громко рассмеялись удачной шутке.
В комнатушку привели помятого сонного Гнойка. Он щурился на свет, что пробивался сквозь грязное стекло небольшого оконца. Снаружи оно было укреплено ржавой решеткой с облезлой краской.
- Работаешь где?
- Нигде, - хмуро пробурчал он в ответ.
- При нем вот, справка была, что временно безработный, стоит на учете в службе занятости.
- Расплодилось вас тунеядцев! Значит, туда сообщим…
Гнойку вернули его одежду, удочку, брезгливо протянули пакет с уловом. Рыбины с налитыми кровью глазами валялись в натекшей из них грязной жижке коричневатого цвета. К стенкам пакета там-сям прилепилась чешуя.
- Извиняй, холодильника у нас тут нет. Не предусмотрен, - издевательски усмехнулся Гнойку в лицо старшина на прощание.
Неудачник вышел из помещения. Постоял на узком тротуаре. Поглядел в одну сторону – улица круто поднималась в гору, наверху на перекрестке сновали автомобили, куда-то спешили чем-то озабоченные люди, виднелось угловое здание со стилизованной под замковую старину зубчатой башней наверху; поглядел в другую сторону – улица сбегала вниз к мосту на самое дно оврага. Недалеко отсюда было то «рыбное» место, где его и подобрали вчера.
Небольшие домики уступами мостились вдоль улицы, что придавало ей сходство с улицей какого-нибудь портового южного городка, ведущей с горы в гавань. Но она вела в овраг, а на противоположной стороне также круто выбиралась из него. Некогда, в былые времена по ней ездили в столицу, теперь те времена миновали, улица, превратившись в одну из рядовых городских улиц, утратила соответствующее историческое название, а та столица оказалась столицей другого государства. Теперь улица носила имя человека, которому в одном из городских парков был установлен памятник-обелиск, украденный с того самого снесенного кладбища.
Стоя на полгоры, Гноек решал, в какую сторону податься. Все доводы разума и чувств, понятно, тянули в овраг. Но после пробуждения в медвытрезвителе, в душе возникла сильная обида на всех и на все: на жаркую погоду, на производителей водки, на жену, на собутыльников, на детей-чертенят, что вчера корчили ему рожи с мостика, на ментов. Особенно на ментов. Даже не за то, что сообщат в службу занятости и это отразится на получении пособия, а за протухший улов. Вчера это был его успех, венец удачного дня. Теперь все уничтожено. Жизнь против него. Опять, как всегда, победила. На этот раз руками милиционеров.
Гноек решительно зашагал в гору, к центральной улице. Он жаждал отомстить жизни за обиду. План, каким образом это сделать, еще окончательно не сложился, однако, одна мысль уже толкала его именно туда. Гноек надеялся на действенную помощь Петра Демьяновича. Когда он не нашел его в овраге, так значит, встретит там, в центре города.
Он рассчитывал, что будет идти по улице, а Петр Демьянович, как раз, проезжая на своей служебной «Вольво», увидит его через тонированное стекло, обязательно узнает, прикажет водителю остановится, пригласит к себе, выслушает жалобу, защитит от ментов, от жены, от всех недоброжелателей, и поможет школьному другу. А рыба в пакете будет доказательством обиды.
«Хреновы спасители! – ругался в мыслях разозленный Гноек, - От кого они все пытаются меня спасать?! От самого себя?!». Он шагал вперед. Он имел ясную цель.
Гноек, не останавливаясь, не посмотрев по сторонам, зашагал через улицу по переходу. Водитель старенького автобуса «гармошки» был вынужден неожиданно тормозить, чтобы избежать наезда, в салоне пассажиры попадали один на одного. Гноек даже не повернул головы на яростные проклятия.
Он шел вперед, буквально ломился сквозь толпу, где тротуар имел недостаточную ширину, иной раз крепко толкал плечами встречных прохожих, если не уступали дорогу. Те очень злились на алкаша. Гноек старался держаться ближе к проезжей части, чтобы Петр Демьянович не проглядел его.
Прошел квартал. С правой стороны донеслись запахи свежей выпечки, там где-то находились хлебозавод и пекарня при нем. Напротив – фирменный водочный магазин. Гноек на минуту остановился.
Он, наверное, хотел есть, а может быть и нет. Он лишь твердо чувствовал одно, что после пробуждения в вытрезвителе стал другим человеком. Словно вынес величайшую муку и теперь уже все стало безразлично, не существенно. Теперь осталось только дождаться неминуемой мести за причиненную ему жизнью обиду. Размышлять не получалось, да и не было о чем.
В следующем квартале линия застройки отодвинулась далеко от улицы. Липки с обрезанными кронами, что стояли вдоль нее, почти не давали тени, не спасали от зноя. Здесь ему неоднократно, особенно по вечерам, доводилось наблюдать, как водители автомобилей останавливаются рядом с идущими по улице девушками, не иначе, узнав знакомых, те перекидываются несколькими словами и, обрадованные, быстро запрыгивают в салон. Именно такой механизм встречи с Петром Демьяновичем он и рассматривал применительно к себе. Конечно же, встречи несколько с другой целью, чем у автодевушек с автопарнями.
Солнце с неба щедро, сверх меры, лило тепло на землю, старательно отрабатывая за минувшую долгую студеную зиму. Сейчас бы остановить это издевательство над собой, пойти в сторону, прочь от черного асфальтового пекла с ревущими чертями-машинами, в парк. Там завалиться на лавку, а рядом с ней, может быть, отыщется оставленная кем-то бутылка с недопитым пивом. Но нет, нужно идти. Сейчас это единственное, что имеет смысл и значение. Гноек направился дальше.
Напротив универмага сжатый узким тротуаром поток прохожих вновь стал очень плотным. Но был и положительный момент: большое серое здание отбрасывало тень, и тут царила прохлада.
Стало больше женщин и девушек. Городские красавицы с озабоченным видом спешили по важным делам. Смысл их существования состоял из процесса бесконечного выбора и пересмотра ассортимента одежды китайско-турецкого производства на базаре, в который каждые шесть дней в неделю превращался местный стадион. Чтобы было не стыдно перед подружками, чтобы было в чем пойти на стадион-базар в следующий раз за следующими покупками. В другое время Гноек мог бы порассуждать о том, что, между прочим, это хорошо, когда люди имеют хоть в чем-то хоть какой-то выбор. Но сейчас он не позволял себе отклонятся от основной цели даже на минутку. Гипертрофированное чувство обиды, жажда мести охватило все его существо, полностью подчинило себе разрушенный разум.
Улица поворачивала, стены зданий больше не прятали от лучей солнца. Приблизившись к подземному переходу, Гноек ощутил, что от жары уже мутиться в голве. По спине бегут ручьи пота. Но он дойдет, он должен добиться своего, добиться справедливости, чего бы то не стоило!
Перед переходом столкнулся с немолодой женщиной с длинными, не иначе, специально сделанными, вырезами в юбке, сквозь которые были почти полностью видны ее жилистые варикозные, некогда, возможно, действительно, красивые ноги. Она шла, жадно ловя взгляды встречных мужчин. Эти взгляды были ей необходимы для поддержания собственной уверенности в сохраненной красоте. Этот миф не могли развеять даже издевательские смешки подростков за спиной. Когда в поле зрения попал Гноек с рыбным пакетом в руке, ее лицо неприязненно скривилось. Его взгляд был ей не нужен.
На лестнице дышать стало совсем тяжело. Сюда стекались выхлопные газы от машин, что двигались бесконечным потоком, на время останавливаясь перед светофором на перекрестке. Непонятно, как выдерживал целый день эту углекислоту молодой нищий, что сидел, спрятав бритую голову между колен, на ступеньках со своей картонной коробкой, прикидываясь психически больным. Однако, в самом переходе под каменными сводами была приятная прохлада. Тут было многолюдно, люди толкались вдоль прилавков книжных торговцев. Гноек очень хотел тут задержаться, хотя бы на пару минут, но нужно было идти дальше, Демьянович в подземном переходе не найдет. Он снова вышел на раскаленный асфальт.
Есть здания, что стоят десятилетиями и выглядят, как новые, есть дома, которые всегда ремонтируют, начиная от самого момента завершения строительства. Наверное какие-то высшие силы противятся их появлению именно в этих местах. Построенные не на своем месте дома, словно мертворожденные, гниют заживо все время своего существования, постепенно разрушаясь. А возможно, на них влияют своей кармой те люди, что постоянно находятся внутри. Эти дома не спасает ни косметический, ни капитальный ремонт. Не успеют закончить с одной стороны – с другой уже опять отваливается штукатурка, течет крыша. И так без конца.
Таким было здание облисполкома. Ремонт снаружи и внутри продолжался, наверное, все годы, что оно существовало, при всех властях. Гноек дошел сюда, так и не встретив нигде на улице Петра Демьяновича.
Солнце сегодня пекло сильно, уже не по доброму, совсем не так, как вчера на бережке. Тащится по улице опять больше не оставалось сил. Он решил подождать чиновника возле места его работы. Это будет верней всего. Несчастный не знал, что сегодня выходной день, а Петр Демьянович, вообще, проводит сейчас свой отпуск где-то далеко на юге.
Гноек ощутил сильную усталость, кружилась голова. Он присел в тени на лавку, в скверике напротив облисполкома. В прохладе постепенно мысли успокоились, он начал понимать, что задерживаться здесь дольше становится небезопасно. Им вот-вот должны заинтересоваться милиционеры, потому как он своим видом не отвечает этому месту, и, вообще, если разобраться, по большому счету, своим существованием не отвечает современной жизни, которая стремится сейчас ко все большей внешней благоустроенности и внешней видимости благополучия.
Он начал нервничать, чувствовал, что каждая минута его нахождения тут приближает момент появления наряда охранников порядка. Но и выходить из тени под безжалостные лучи солнца, равно как и встречаться с милиционерами, тоже не хотелось. Надежду повстречать Петра Демьяновича он уже окончательно утратил. «Пора!» - наконец решил Гноек, и толкнул свое измученное тело из-под спасительных ветвей дерева на летний зной.
Не успел пройти десяток-другой шагов по направлению к остановке общественного транспорта, как почувствовал, что кровь в голове опять закипает. Но все равно, терпит он муку или нет, она есть и в то же время, это ему совершенно безразлично, все безразлично…
Впереди послышались какие-то звуки, резко контрастирующие с привычным городским шумом. Гноек пригляделся: навстречу от церкви шел необычно одетый старик. Возникший вначале, как мираж в колыхании знойного воздуха, призрак оказался совершенно реальным.
Он шагал уверенно, широко переставляя ноги в больших резиновых сапогах, помогая себе кием, с завидной прыткостью для своего возраста. Другой рукой придерживал поношенный мешок на плече. Развивались грязные полы длинного зеленого плаща. На пальцах серебром блестели огромные перстни, в которых при ближайшем рассмотрении можно было узнать никелированные гайки от водопроводных кранов. Сморщенное лицо украшала поредевшая седая борода клином. Голову «первосвященника» венчал высокий самодельный клобук с изображением Вифлеемской звезды и тусклой иконкой. Старик вслух что-то вещал, бредил, перекрывая шум автомобилей. Гноек разобрал слова:
- Проклятие приняли, Епаному Рту поклОнитесь!
Старик голосил, временами возвышал голос настолько, что слова разобрать было невозможно. Он остановился на троллейбусной остановке и при скоплении людей начал с новой силой:
- От Христа-бога отреклись-отступились, иуды-предатели! Теперь придет час – Епаному Рту не единожды поклонитесь! Устами нечистыми уже сейчас ему каждый день присягаете! Чудеса будут, свидетельства… Мертвые поднимутся… Все, что сказано, сбудется! Все обречены!
От деда исходил очень неприятный запах, характерный для лиц без определенного места жительства. Круг стоящих на остановке невольно отодвинулся от него, поэтому скоро Гноек остался единственным благодарным слушателем «проповедника». Он не обращал внимания на вонь, старательно слушал, стремился разобрать каждое слово, что было довольно непросто, так как у старика совершенно отсутствовала хот какая-нибудь дикция. «Святой» просто бросал в воздух слова, как испражнялся, не заботясь об их звучании, словно существовал в каком-то своем мире, отдельно от своего голоса, который звучал в этом суетливом мире непонятным пророчеством для населяющих его грешников. Гноек внимательно ловил каждое слово, что срывалось с уст странного деда, даже каждый звук, который так и не смог обрести завершенную форму слова. Ему казалось, что он уже начал понимать что-то очень важное, видеть потаенный смысл. Его покинула, охватившая было, безграничная обида на весь свет, на душе стало легко и приятно. Вместе с тем и тело ощутило облегчение, словно куда-то внезапно исчезла жара.
Старик умолк, пожевал беззубым ртом, чему-то, кажется, загадочно усмехнулся, и зашагал походкой бывалого странника дальше через улицу на красный сигнал светофора, размашисто выбрасывая далеко вперед руку с деревянным кием.
Гноек, как зачарованный глядел ему вслед. Вначале его желанием было последовать за стриком, но он понял, что услышал уже все, что было необходимо. Волнообразные неразборчивые вскрикивания деда донеслись с другой стороны улицы. Гноек постоял еще немного и, словно опомнившись, поспешил прочь из центра в милый сердцу овраг. Он ощутил, что сейчас ему нужно именно туда.
Прошел через толпу у продуктового рынка. Неприязненно оглядел компанию темнолицых людей не здешнего происхождения. «Чурки» что-то обсуждали между собой, активно жестикулируя, громко разговаривая на своем языке, не обращая внимания на бродягу. Дальше улица сделалась совсем немноголюдной и тихой. Оно понятно, Гноек приближался к оврагу. Он желал покоя, и овраг обещал этот покой.
Закрытая общественная баня. Хорошо, что закрытая, а то можно было бы повстречать кого-нибудь из числа нежелательных особ, что, случалось, торговали тут березовыми да дубовыми вениками. Сейчас эти встречи ему были совсем не нужны.
Гноек увидел водопроводную колонку и сразу же почувствовал сильную жажду. Он мучался ею все время, но, наверное, до сих пор не осознавал, так как мысли занимало что-то другое. Припал ртом к шумной струе, долго пил, жадно глотая студеную воду. Утолив жажду, направился дальше вниз по разрытой улице, которую строители не посчитали нужным засыпать после прокладки трубы в траншее. За деревянными заборами заходились лаем собаки, услышав его шаги.
Навстречу на подъем, тяжело дыша, едва переставляя ноги, пробежали две потные раскрасневшиеся девушки в спортивных костюмах. Гноек оказался помехой на их пути и они, не скрывая своего отвращения и раздражения, разминулись с ним, приглушенно матерно выругавшись.
Наконец, он оказался на дне оврага. Вокруг буйствовало зеленое царство – заросли кустарника, травяные ковры на пригорках. Небольшую речку тут раскопали в ширину. Планировалось когда-нибудь сделать водохранилище, благоустроить берега. Пока что завершения начатой лет десять тому назад стройки не было видно. Кое-где из земли торчали бетонные сваи, ржавел брошенный экскаватор-драглайн с выбитом стеклом в кабине.
На высокой насыпи, что пересекала овраг, прогрохотал тепловоз. Еще выше в небе неподвижно застыли редкие белые облака. Стало очень одиноко. Гноек не любил этот город, эту цивилизацию, эту жизнь. Она всегда была враждебна к нему. Только тут, в овраге можно было отдохнуть от натиска этой враждебности, тут ослабевало ощущение состояния постоянной угнетенности.
Гноек приблизился к воде. Некоторое время задумчиво глядел на нее.
Достал свой вчерашний улов и выплеснул в речку вместе с натекшей грязной рыжеватой вонючей водой из мешка.
Рыбы всплыли белыми животами кверху. Гноек смотрел на них, не моргая. Поверхность воды колыхнулась, отражением блеснул по глазам солнечный луч. У него немного закружилась голова, показалось, будто это все пространство вокруг него плавно колыхнулось.
Вдруг одна, потом другая, следом за ней остальные рыбины вздрогнули, перевернулись, расправили свои плавники. Зашевелились, живо выгибаясь, заработали жабрами. Сделали несколько взмахов хвостами и плавно пошли на глубину, исчезая в толще темной воды.
- Вот оно, свершилось, - понял Гноек, - Епаному Рту поклонились…
Из пакета, который он держал в руке, на землю упало несколько капель протухшей воды.
* * *
- Ах ты, сука! – сквозь сжатые зубы, с искренней ненавистью злобно вымолвил брат «афганца», что прятался неподалеку в кустах за спиной Гнойка, и вытащил из кармана складной ножик.
Postscriptum:
Внешний вид значительного числа описанных тут мест сейчас изменен до неузнаваемости безжалостным благоустройством и современной застройкой.
