Практически всё своё сознательное (и не очень) детство - бесконечные больничные, каникулы, выходные, ремонты в детсаду, дома, всякие важные дела родителей - я провела в деревне. Но каким-то чудом я умудрилась остаться при этом совершенно городским ребёнком. Наверное, благодаря тому, что бабушка и дедушка, заперев понадёжнее ворота, и прикрыв всевозможные подступы к самым интересным местам - колодцу, коровьей стае, чердаку, сеновалу и т.д. - трепетно оберегали меня от всех прелестей деревенской жизни.
Главным врагом моего морального и физического здоровья, была кобыла Майка. Почему-то считалось, что, если она не зялягает до смерти тщедушное создание, то уж точно оставит навеки косой заикой, покалечив нежный слух диким ржанием. Смутно догадываясь, что заржать она должна была именно надо мной, каждый раз, пока дед обедал, а бабушка возилась на кухне, я, улучив счастливый момент свободы, испытывала судьбу.
Сначала я сквозь щели ворот разглядывала Майку, прикидывая, успеет ли она рвануть за мной в калитку или совершит неминуемое, просто отстегнувшись от телеги и перемахнув через ограду. Потом, осмелев, я осторожно, чтобы никто не услышал, отодвигала тяжеленный засов и оказывалась один на один со своей погибелью. Старая кляча дремала и упорно делала вид, что кроме неё на этом свете сейчас никого не существует. Я набирала побольше воздуха в лёгкие и начинала предсмертный диалог: «Майка, Маечка…». Уловив незнакомые писклявые звуки, лошадь открывала глаза, приподнимала огромную верхнюю губу и громко и слюняво отвечала: «Пфррррр!», что могло означать только одно: «Не сегодня, девочка. Сегодня я добрая». Испытав очередное разочарование и облегчение одновременно, я отступала, на всякий случай, вперёд спиной, памятуя о коварстве страшного зверя и, уже в воротах состроив несколько злорадных рожиц, кидалась в дом.
Как-то зимой, я получила (ура! ура!) разрешение прокатиться в настоящих санях. Как же колошматилось моё сердечко! Было и страшно и радостно одновременно. Я представляла себя сказочной принцессой, чей экипаж, запряжённый белоснежной лошадкой, с ветерком промчится по деревенским улицам. Бабуля заботливо укутала болезного ребёнка во все шарфы и шали, которые нашлись в доме, заткнула нос платком для надёжности, практически перекрыв тем самым дыхание и радужные надежды на очаровывание всех встречных-поперечных принцев, дед взял с меня честное слово, что я не буду вертеться и елозить, и почти золушкина карета важно отъехала в сторону дедовой работы.
Не успели мы миновать и пары домов, как я заметила, что Майка как-то уж очень подозрительно оглядывается. Почему-то вспомнились мои летние кривляния с высунутым языком. Чем дальше, тем больше я осознавала нарастающую опасность и полную беспомощность своего положения - до момента возвращения домой дед должен был куда-то сходить, а мне надлежало дожидаться его в санях! «Отомстит!» - мелькнуло в голове. Ещё раз взглянув на Майку и убедившись в её намерениях, выражавшихся зубастой ухмылкой, я решила спасаться и метнулась в сугроб. Бежала я не оглядываясь, рисуя страшные изображения зависших надо мною копыт, как в кошмарном сне следователя прокуратуры Мячикова из фильма «Старики-разбойники».
Кажется, ни разу в жизни потом я не врала так самозабвенно и убедительно. Про кочки на дорогах, про то, как долго я звала деда, замерзая в снегу, а, главное, про долгие полчаса нашего отсутствия, показавшиеся (с чего-то вдруг) удивлённой бабуле парой минут. Деду, конечно, досталось от бабушки, а мне потом от него, но, в общем, история закончилась благополучно. Наступила нудная третья четверть, и я надолго уехала в город.
Майку я больше не видела. Несчастное животное, не выполнив своего главного предназначения, решило-таки умереть первым, оставив о себе добрую память.
