Рассказ в стихах, найденный в кармане героини моей повести
«Зеленоглазая птица Павлина».
…Простая советская учительница, молодость которой пришлась на эпоху брежневского застоя, а расцвет творческих сил – на эпоху перестройки, в борьбе за выживание
З3
…Возраст Христа. Цифра с тенью проста тел извивом, землистостью троек – стоит, верно, распятия строить, отличив Божий дар от перста, кавалера от – тьфу! – негодяя…
Что ж, весна, ты опять как блесна на скалярности баб, и тесна рукоблудная дружба трамвая … Не до сна нам, красна…Что – цена?…Опьянил горизонт поперечный и печать полнолуния –
вечно греховодничать нам...
Кабы знать, что терять, да на что наплевать?.. Только жгутся набухшие жилы жалом, жаром, желанием лживым – удержать бы его, удержать…
И руки для гвоздя не разжать.
1. FRONDE
Со времени Надежды Крупской в учительском кармане пусто, уже пожизненный почет не в счет … Все так переменилось, и в школу сладким калачом не сманишь – хочется по Нилу… За крокодиловым хвостом, и лалы привезти в свой дом. И в разрушенье морды сфинкса – вам фиг! – участие принять, пока сюда открыта виза, пока еще Россия – мать...
…Зареет небо синим флагом, на месте школы будет лагерь, для тех, кто выехать не мог. Что – smoq? – так беззащитно детство…
Учителям в рабочий срок зарплатка – к осени одеться. «По дождику, жаре – бегом, чтоб с сумками вернуться в дом»… – судачат дети с пепси-колой. С укола кто-то скажет: «Гля,…в другой район, в чужую школу спешат мои учителя»…
…В сердцах, о скудной жизни личной поговорим, забыв про Линча. Ведь бабы – что ни «в мед», так «в пед», и бред, что бабушка в Сорбонне... Авторитет , что звон монет…Задача – удержаться в звоне.
Не часто просвещенья дух являет сфинкса из пеструх…
Но если и была Сорбонна, и бона матушке была, то реже муж или любовник любовь подарят, словно лал… Что – лал!? – попробуй, удержи базальтовую глыбу-жизнь! Гнетет, когда несешь в руке, в пике – указывает пропасть…
Лал, что в тоске по Нил-реке бледнеет – не любовь, а проза...
2. Остановка
Давясь учительскою булкой, я шла ростовским переулком – искала свежих овощей для летних щей, но подешевле, и воротилась бы ни с чем, кабы не в луже отраженье…
Держась за поручни прохода, плыл Лебедь мой среди народа, переполнявшего трамвай – кровать попыток кама-сутры, с утра возившей вой и лай.
Он вышел. Прямо к нам на суд, так глупо отразившись в луже.
(Единственный! Как ты мне нужен… от самых юных школьных лет, где бред вскрывал любовью вены, грозился лоб забрить – Тебе…Чем мужем – лучше быть военным…)
Так встретились – не расставались…
«Ведь я был прав»… «я не права ли...?»
И в этом липовом июне, в котором плюнь – везде гнездо, мы были даже бесприютней улитки – каждый нес свой дом.
И все же странный вид озноба, смутивший бы любого сноба, сотряс и сбросил шелухой, сухой и страшно бесполезной, всех жен, мужей и женихов; успехи, что горой полезли. И, словно пуговицу – горстью, ты окружил меня, как гостью, потоком номинальных слов, что сном сходили еженощно, и были сказкой…
Я неловко тянула с остановки – прочь, под аромат цветущей липы, чтоб всласть напиться чудом – либо увидеть твой враждебный зрак, знак своего освобожденья. Почувствовать, и точно знать, что целью в жизни станут -деньги.
3. Надежда
Но видно бедность – мой удел: и амфотерность наших тел вдруг проявила дух амбиций: разбитых дней калейдоскоп иссяк. И дерзко появился надежды золотистый сноп – он зерна просыпал литые, шурша нам в уши ветром – ты ли?.. пронизывал зрачком зрачок, на чох не отводя ресницы, и твердый сердца кулачок стучал проулку в поясницу.
Горячеватый полувздох…обрывки слов… – колючки крох с пиров роскошного Амура!..Я – курой, угодившей в суп (за овощами шла… Вот дура!) тонула, с крошкой на носу… Там, за твоим воротничком, ходил по горлу теплый ком – и венка билась голубая – любая женщина земли здесь ни словечка не прибавит, молясь на обретенный Лик…
Тенями длинными пророс внезапный вечер – и вопрос: «А не увидимся ли снова?» Уловом буду – не ловцом... Да я на все уже готова, и расплываюсь всем лицом! Официально одинока – с любимым встреча…Это – много? Один глоток живой воды – и дым мечты пусть выест очи, пусть пнет меня судьба под дых, иль милует, коли захочет.
Дежурный поцелуй руки… Навскидку сверены звонки – пока! Пока!… Твоя рука лакала черноту июня, шагов неровная строка атлас приметывала лунный.
4. Звонок
О, разве в ночь такую спят, когда от темечка до пят гул крови ознобляет тело, что смело возжелать любви и в юность погрузилось смело, исправить силясь черновик?..
Ты был на свете самым близким…Я, твои школьные записки и сувениры сохраня, огня теперь хочу и пламя, ни часа не отдам, ни дня – раздую пепел между нами! …
Я не спросила, есть ли дети? – Вот спит мой сын. И снова трепет – уже от страха выбирать – морально задавил огнище…
Ах, на работу завтра рано, и быть до веку, видно, нищей…
Подушка грезилась плечами всю ночь. И даже утром чаю я налила для двух персон…
Да был ли сон? – еще я грежу…машин-у – у – у-слышала клаксон. А не опаздывала прежде…
Я знала – сотня раскладушек меня зевотою задушит, и в безмятежный тихий час, когда читают детям сказку, я пальцами держала глаз, пока в другом сливались краски. И мне ль, училке тонкоборовой, пытаясь в школе слыть суровой, про стойкость духа говорить, слагая ритм любви сокрытой? Нет! – Крест, в монахини постричь, и в колокол звонить со скрыпом…
Но в юбке спрятанное лоно (со времени, пожалуй, Оно), вдруг отозвалось на звонок – вьюнок, цеплявшийся за воздух, – он был молитва, и манок, и Кундалини коготь вострый…
5. Счет на секунды
Счет на секунды. Тихий вздох…Алло? – И помогай мне Бог…
– Когда? ...Сегодня?.. Ну, зер гут… (я не смогла б дожить до завтра!) Как раз я мимо – забегу… – добавила с тупым азартом.
И было все. И ночь. И плач…И утро, ряженый палач, забрызгал жаркой кровью окна – мы токмо смежили глаза – на зависть всем… мы всем на за…
Будильник прокричал – низзя-я!!........................................................
6. Вау, cherry…
Три года я неутомимо, от витамина и до хины, глотала яростную жизнь. И – вжик! – отрезало и эту. Ну что, мой «вау!»...Черт, держись! – не стану на тропу вендетты, не стану нинзей – стану ветром… Я чуть не сделалась поэтом – анализировала путь…И будь во мне холодный разум – шла б поблуду где-нибудь. Теперь ясна проблема сразу…
Тогда же – страхов набираясь, я с рук Его хотела рая, не темных окон в тишине…
Жене твоей пусть так же будет, мой милый, прошлогодний снег, – она твой рай сожмет в зобу. …
7.Перестройка
Для всяких проходимцев мимо, мессий и каменщиков-мимов, шел перестроечный процесс инцестом власти и народа, и зорко вглядываясь в Цейс, они с народом были, вроде. Поближе к вожакам тулясь, они татьбу вели за власть, овладевая постепенно, кто Пензой, кто самой Москвой, но обещая перемены без девальваций и без войн.
…И потянулись в Думу гуси – все серые от глаз по гузно, все – за обманутый народ, и рот не закрывался долго, что Рим поклонится в порог, и ели осетринку с Волги.
И в этой перелетной стае мой Белый лебедь пробы ставил на уровни житья-бытья…Приятной внешностью доступен, он стал отчаянный смутьян, женившись на вельможе в ступе.
Как проходил процесс инцеста, я не скажу – не хватит места, но знаю, кровь лилась на нефть…Кто нем – давились языками, кто много знал – пошли на юфть, к нам демократия – плиз, ка-а-а-м ин. Донашивали, доживали, кто доедал – переживали, что там приДУМАют в Москве?
В тоске смотрели телевизор, и лучше б не смотрели ввек: террор, эротика. Вдруг – Визбор…
Мой бывший Милый нес с экрана слова пустые, и охрана была достойна похвалы. Волынку – лекторат умастить за оргазмический калым – он потянуть ба-альшой был мастер.
Я – трудно поднимала сына, и снова – хлебом ли единым? – в пеленки окунула нос, лицо сбивая в маску блага…
За что ??? - вопросистый вопрос, да страстотерпица бумага.
Я заселила дом в деревне, кормясь трудом земным и древним, я поросенка завела…
Бела лицом – он бы узнал…
Его любовь, как алый лал, да сыновья – моя казна.
8.Письмо.
«К вам – из деревни круглолицей…
Наверно, не могу смириться, что был разорван наш союз. А что до Муз – то вам ведь тоже их пенье не было в конфуз?
Самосражаемся, как можем…Теперь принадлежит другому (не очень Sapiens, но Homo), мой профиль, впрочем и анфас, когда-то восхищавший вас…
Не смею выдохнуть: “О, Боже!” Но разве Господу до нас?..
Я – в крепостнических потугах разбогатеть, своим подругам ни времени не дам, ни сдач.
Но было: царственной любовью горели, мон ами, хоть плачь, ко мне, стоящей в изголовье…
И недосказанность сюжета не унеслась водою Леты, и кровь не остудила мне, врезаясь в мозг сухим офортом… Вы счастливы теперь вполне – женою, властью и комфортом?
Я – у подножья пирамиды демократической обиды, держа надстройку всей страны с семейством Вашим на вершине, изгибом чувствую спины горячий Ваш сапог, мужчина.
Нет, это не письмо Татьяны…
Вы давите деревню рьяно, мон сир, возлюбленный в веках! И, если вас, таких – когорта, то вся любовь сгорела в прах. Катиться б Вам с вершины к черту…
Что ж, с удручающим итогом, придется каяться пред Богом одной лишь мне, грешившей в снах, и слов не находя сонета про боль и кровь любовных плах.
Прощайте – до скончанья Света...»
