Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значения которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог
Три метра над уровнем неба. Еще вчера...
А ты когда-нибудь сжигал свои письма? Нет, ни ему, и ни ей. Самому себе. Письма, которые некуда отправлять. И некому. Письма, в которых ты — это ты. Наедине с собой. Где нет нравоучений и восторженной лести. Нет упреков и неискренней похвалы. Нет лиц, нет масок. Вообще ничего нет. И никого. Только ты.
Привет! Сегодня четверг. Я столько планировал сделать в этот день. Ответить по электронке друзьям и знакомым, письма которых десятками в день перемещал из папки «входящие» в «личное», чтобы не затерялись среди бесконечного спама и никому не нужной рекламы. Приготовить вкусный ужин — а вдруг кто зайдет. Посмотреть один из многочисленных, кем ни попадя рекомендованных фильмов, ссылками на которые забито все пространство моего рабочего стола. Да много еще чего хотел. И что в итоге? Вот, сижу и пишу это письмо. Самому себе. Пишу долго. Вывожу каждую букву, словно в детстве на уроке чистописания, слежу за согласованием родов и времен, раздумываю над запятыми и тире. Для чего? Чтобы по завершении — с легким сердцем — сжечь его, поднеся к нижнему уголку зажигалку. В этот момент я всегда стою у открытого окна, чтобы пепел и дым не разлетались по дому, а выдувались сквозняком наружу. Но пепел, — это не сразу, нет. Сначала пламя медленно ползет по подписи и числу. Затем съедает прощальное «пока». Потом — финальное многоточие, которым я неизменно заканчиваю любое письмо, последние слова, запятые, тире, фразы. И вдруг письмо вспыхивает целиком, будто не желая больше медлить с исходом, и за секунду превращается в ничто. Как, впрочем, и весь мой день.
Три метра над уровнем неба. Еще вчера. Ты сжигал когда-нибудь письма самому себе?..
