герои легенд вымышленные, любые сходства с кем-либо - случайны
В славной Решетории жило много всяческого народа. Что бы там ни говорили о чистоте рас, но здесь каждый вновь приехавший, прилетевший, приплывший или приковылявший находил для себя кусочек земли, занятие и отдых. Толерантность исконных жителей вошла в поговорку: «Кто с мячом к нам придёт, тому и водить». Любят решеториане игры, да-с. Бывало, выйдут в обеденное время во двор конторы отдохнуть от трудового ритма, возьмут в руки теннисные ракетки. Исключительно для создания ветерка, потому что погоды в стране, а особенно в столице, бывают весьма постоянны: в небе висит клубок Солнца, в воздухе тепло или жара, безветренно, неспешно меняют образы облака, как в калейдоскопе, будто рука лениво развалившегося в гамаке демиурга поворачивает трубу, а сам он далеко-далеко, в мареве мыслей о будущих мирах… Безбашенные пичуги неторопливо исполняют свои партии piano, хотя они написаны для forte. Вспотевшие стрекозы и мухи короткими рывками перемещаются из одного клочка тени в другой, а там все козырные места уже заняты уверенными дворнягами, брезгливо стряхивающими с ушей непрошенных козявок. В воздухе разлита застоявшаяся благость, не позволяющая делать ничего серьезного, кроме зависания в нирване.
Так вот выйдут из своих уютных душных офисов работнички, возьмут в руки ракетки, начнут отмахиваться от жары, а тут, откуда ни возьмись (совершенно случайно) у кого-нибудь окажется в руке теннисный шарик. И он естественно отскочит от ракетки… И понеслась! Как джинн из бутыли, появляется рефери, выдвигается из-под навеса стол с натянутой сеткой, его окружают взволнованные зрители. Серия немыслимых ударов, подач, отражений! Партия! Вторая… третья… Когда одежда становится совсем влажной, а дыхание тяжёлым, все заваливаются в бар для того, чтобы остыть, обсудить тонкости игры, разобрать ошибки и удачи, пожурить или похвалить друг друга. Прохлада полуподвальчика способствует отдыху и дружественности атмосферы. И как раз часам к 18 сборище решает, что трудовой день очень удачно завершён и можно пойти по домам к семьям и компьютерам.
Так же, как и другие, когда-то приплыла в столицу Оранжевая Рыба. До сих пор гуляют несколько версий её появления и почему её так называют. У рыбы нет ни плавников как таковых, ни жабр (хотя это непроверенные данные), ни чешуи. Хотя у тех же касаток тоже нет чешуи, однако никто не сомневается в их водной среде обитания и людьми никто не считает. У О.Рыбы четыре конечности, одна голова. Правда кожа необычного оранжевого цвета, меняющая свои оттенки в зависимости от настроения и освещения. Это удобно окружающим – всегда видят, в каком О.Рыба настроении, но неудобно для неё самой. Ещё добавить миловидность, приятные манеры, умение ловко складывать слова в рифмы и строфы, – и портрет необычайно симпатичной горожанки готов.
Одни утверждают, что она вышла однажды прямо на набережную из пены речной совсем, как Венера, возможно, её пра-пра-прабабка… другие поговаривают, что её привезли на огромном лайнере в аквариуме как эксцентричную аквалангистку. Третьи уверены, что всё это бред коровы с конопляного поля, а О.Рыба – это сокращение от оксирыбонуклеиновая смола, вещество, из которого делают вкусные конфеты-тянучки, которые она обожает и может есть тоннами)))
Сама О.Рыба считает, что слухи – тоже живые существа, и им нужно питаться. А питание для слухов – это всякие версии и концепции, чем больше версий, тем больше еды. Поэтому она не опровергает, но и не подтверждает слухи. Пусть себе тоже живут. Добрая душа эта О.Рыба.
Некоторые жители обожали стихи О.Рыбы. Еженедельно почитатели оранжевого таланта собирались около мирового дуба – самой главной достопримечательности столицы – рассаживались по скамеечкам и стульчикам. Всем раздавались листочки с напечатанными стихами поэтессы, каждый собравшийся вставал, декламировал стих, который ему достался и выражал своё мнение. Потом все обменивались рецками*, ай-кьями** или ой-млями, хорошим или не очень настроением, пили чай с плюшками и тянучками. О.Рыба сама не читала свои стихи по причине величайшей скромности, но любила присутствовать на собраниях.
Традиционные оранжевые вечера скрашивали концы рабочих недель, расцвечивали их в радостные оттенки, готовя жителей к принятию выходных и отдыха.
Скажите мне, почему, когда всё хорошо, всегда появляется белая полярная лисичка и начинает портить даже то, что невозможно испортить?
Однажды (ох, уж это однажды) ход событий был грубо нарушен, остановлен и пинком направлен по другой тропинке.
В очередную пятницу почитатели таланта расселись по стульчикам и скамеечкам, каждый занял своё привычное насиженное место. Некоторые даже вырезали ножичком на спинке скамьи свои инициалы, чтоб пометить, мол, занято, граждане, проходите, не толпитесь. Каждый взял в руки листочек с текстом и все приготовились к удовольствию и выражению себя и чувств.
Сначала события сделали вид, будто ничего не изменилось. Первые два почитателя, как положено, продекламировали стихи, выразили своё почтение и восхищение, рецнули рецки. И тут элемент неожиданности решил, что самое время вступить в игру. Третьим встал со своего места невысокий господин в чёрном костюме гробовщика, в чёрных очках и с суковатой палкой в лапе, которой он пользовался как продолжением руки, чем доставлял остальным множество неприятностей. Ибо если кто-то осмеливался спрашивать у него дорогу, бобёр показывал направление этой самой палкой. Хорошо, если направление было под углом к спрашивающему. А если за его спиной?! Тогда палка могла попасть в живот или даже, о, ужас, между ног. Зато сколько адреналина и драйва испытывал решеторианин в такой момент, описать ощущения не хватит всего словарного запаса.
Итак, все собравшиеся узнали в господине в чёрном бобра – хмурое существо с полным отсутствием чувства юмора и чувств вообще. Хотя некоторые поговаривали, что замечали на его лице тени неких чувств, но это непроверенные данные. Бобёр имел весьма ограниченный кругозор, из-за чего очень комплексовал и отстаивал свои убеждения яростно, как бык, которому повязали шлею через очень нежное место перед тем, как выпустить на родео. И, словно униженный бык, он мгновенно входил в раж, заливал глаза кровью и бросался на противника с ожесточением загнанного в угол котёнка. Он кричал, размахивал палкой, брызгал слюной и плевался. Те, кто уже имел несчастье испытать на себе ярость бобра, старались обходить его по очень крутой дуге, дабы не нарываться. Со стороны это выглядело довольно забавно. Идёт такой себе житель, наслаждается погодой и прогулкой. И вдруг, как будто наткнувшись на стену, резко останавливается, поспешно озирается по сторонам и буквально бегом бросается в какой-нибудь переулок, подворотню или магазинчик. Поэтому бобёр был уверен, что в столице произошла какая-то катастрофа и почти все умерли. Он встречал на улицах очень мало жителей, в основном подслеповатых и глухих старушек. Но как логик он отлично понимал, что в таком количестве домов должны жить люди. Он даже иногда заходил в подъезды, звонил в квартиры. Но никто не открывал двери. Бобёр иногда рассуждал, куда могли деться жители города, строил гипотезы и версии и собирался писать диссертацию на тему «Катастрофа в Решетории и постэффект пугливости её немногочисленных оставшихся в живых обитателей»
Однажды, проходя мимо дуба, он наткнулся на целое сборище людей, которые увлечённо что-то обсуждали, имея вид далеко не испуганный. И главное, это были достаточно молодые индивиды и их было много. О, удача! Бобёр осторожно подкрался, встал за густым кустом акации и услышал, что собравшиеся читают стихи и их обсуждают. О! Он считал себя тонким знатоком поэзии. Он тоже хотел обсуждать, вернее сказать им всем, что думает по поводу услышанных стишков. На следующий день бобёр осторожно прокрался к дубу, чтоб никого не спугнуть. Но собрания не было. И на следующий день не было. Были гуляющие и отдыхающие, воскресенье же, но не любители поэзии. Каждый день бобёр приходил к дубу, надеясь застать кружок. И вот оно – в пятницу опять было собрание. Пятница, – подумал бобёр, – и прошлый раз была пятница. Это закономерно. И он засел за рисование графика и расчёт вероятностной кривой.
И в следующую пятницу он уже пришёл на собрание. Скромно стащил листочек с текстом и уселся на дальнем стульчике. Вот теперь он им покажет, КАК надо любить поэзию и КАКОЙ он знаток. Он встал третьим, сухо прочитал стихотворение, напечатанное на его листке, и начал критиковать.
- Стихи должны быть логичны, последовательны и понятны! Что это за плачущие ставни? Вы когда-нибудь видели, как плачут ставни?? Чем они могут плакать? Мокрыми опилками штоле?! Это чепуха, нонсенс, безобразие! Что это за выпендрёжчина?! Земля ему пухом – значед тому, чей профиль пылью?... и все-таки неплохо бы узнать, так для тупых, об чём речь… Это имя – фактически дифтонг – но чьё имя? А! Автора! Омоним... какой же тут будед омоним... Мозг отключается при таких размышлизмах. Стаканчег виски немедленно!! Не, ну, не Мортирин, канеш, но хотя бы Енисейского хотелось бы услышать. Дык нед! У них тут банальная ириска завёрнута в тридцать фантиков, и все с буковками и ягодками. А ириска протухла давно, попахивает несвежими рифмами! Но зато фантики красивые, яркие. За пять рублей, но вчера…
Собрание было смущено. С одной стороны в этой критике была доля правды. Но с другой стороны нельзя же относиться к стихам, словно к математическим формулам. Чувства не измерить цифрами, их можно попытаться передать метафорами, образами, сравнениями. Вообще, стихи – это очень тонкая материя, не поддающаяся логике и анализу, поэтому критиковать – всё равно, что писать ручкой на песке. Всё эфемерно, ветер засыпает только что написанные строчки, они оплывают, рождая новые образы и фигуры. Надо быть гением, минимум талантом в этой области, чтобы суметь правильно критиковать. Плюс ещё иметь сильное желание помочь поэту...
О.Рыба из оранжевой стала коричневой, это значило, что у неё очень плохое настроение. Она тихо и незаметно ушла с вечера, закрылась в своём доме и нырнула в бассейн. Надолго.
Как только возмущённые почитатели таланта попытались оспорить слова бобра, сразу же ощутили на себе его гнев. Половина собравшихся была побита палкой и отступила под натиском суковатых аргументов, вторая половина трусливо сбежала ещё в самом начале представления.
Чай остывал, конфеты валялись в траве, дуб неодобрительно шумел листьями. Полянка являла собой вид побоища при великом перевороте, который описан в истории страны, том 195, страница 1832.
Всю неделю любители поэзии возмущённым шёпотом осуждали выходку бобра. А на улицах они ещё более зорко всматривались в дали и лица прохожих, тут же давая стрекача при малейшем подозрении на господина в чёрном. Напряжение постоянно росло, достигнув своего пика к пятнице…
Бобёр ликовал. Наконец-то он нашёл применение своим могучим способностям: находить и искоренять неточности в стихах, графоманию и кумиропочитание. Уж он всех их выведет из тени, осветит ярким фонарём критики, заставит прислушаться к одному из самых умных и рациональных существ в этом мире. О себе бобёр имел исключительно высокое мнение, которое требовало соответствующего образа. Бобёр задумался о стиле одежды. В существе всё должно быть пре-красно. «Пре» уже было – чёрный. Чёрный цвет он всегда считал самым лучшим цветом и не собирался от него отказываться. Теперь нужно было внести немного красного. Не так, чтобы кричаще, а немного, буквально сделать акцент на самом важном. Эврика! После полунедельного размышления он нашёл решение. Итак, пятница…
…Любители поэзии осторожно, огородами и околотками добирались до дуба. С тайной надеждой, что всё ещё будет по-старому, а прошлое явление было исключением из привычных правил. Никого в чёрном под дубом не видно. Уф! Какое облегчение. Можно снова радоваться и получать удовольствие.
Фраза поперхнулась на полуслове. Из кустов величественно выплыл господин в чёрном похоронном костюме, поверх брюк были надеты красные плавки. Голова повязана чёрной повязкой, на которой краснел какой-то рисунок.
- Супергерой пришёл судить и насаждать справедливость! – провизжал бобёр.
Он схватил за хвост настроившуюся на побег инициативу, вырвал у кого-то листок, бегло пробормотал стих и смачно, с наслаждением и превосходством подверг его жесточайшей и подробнейшей критеге. Стих издох уже на второй минуте издевательств. И всё остальное время наш супергерой пытал безжизненную тушку. Закончив с одним, он вырвал следующий листок у остолбеневшего любителя, и подверг второй стих экзекуции. Стих умер уже через полминуты потрошения, а бобёр, не обращая внимания на состояние больного, продолжал трясти и расчленять мёртвое тело. Собравшиеся опомнились и в ужасе разбежались. А бобёр, войдя в раж, как глухарь на токовище, не слыша и не видя никого, кроме себя любимого, до самого вечера препарировал листочки со стихами.
Собрание было готово отправиться туда же, куда бобёр послал стихи. Шутка ли? Инквизиция отдыхает.
Да, любители поэзии осознавали, что частенько перехваливали стихи, и собирались-то больше для общения, чем для литературной работы. Работы им хватало в офисе. А здесь всем нравилось просто говорить друг другу приятности, пить чай, есть тянучки и готовиться к принятию выходных. Их целью было не покритиковать, а похвалить. Ну, подумаешь, автор не столь быстро будет расти, как после поливания едкой критикой. Зато его душа расцветает от похвалы и тёплых слов, укореняется и даёт чудесные плоды. Здорово же сидеть в тени дуба, читать ритмические строки, говорить комплименты? Что в этом такого страшного? Ничего. И вся эта идиллия была разрушена окончательно и бесповоротно единственным критиканом, не желающим принимать чужие желания, а устанавливающим и навязывающим собственный порядок. Просто диктатура какая-то!
Что же теперь делать?! Не в меру активный бобёр решит, что критика всех и вся – его миссия. И пойдёт крестовым походом на то, что он считает пороками общества. Бойтесь активных проповедников агрессивной справедливости. Ибо за маской добродетели они прячут свою настоящую личину: страх быть хуже и глупее других, жажду славы и признания, зависть к чужому таланту. Всё это, политое снаружи патокой пристойности, внутри ядовито и убивает жизнь. Как отрава для тараканов, пахнет приятно, но тараканы мрут толпами. А никто не захочет стать этим тараканом. Не захочет быть оплёванным и избитым. И лучше лишний раз промолчит и убежит, чем вступит в спор с агрессивным невежеством. А невежа знай себе размахивает палкой и кричит. Он таким образом прикрывает свою неполноценность.
Что делать?.. Целую неделю жители обсуждали непростую ситуацию. Для них, привыкших к мирному и ленивому сосуществованию, это слишком долгий срок для напряжения мозга.
- Давайте забрызгаем его из водяных пистолетов!
- А, может, просто выгнать его из города и всё? Мне надоело каждый раз всматриваться в прохожих, не бобёр ли это.
- А если издать закон, запрещающий плеваться?
- Ну, да, и потом вообще нельзя будет нигде плюнуть? Нет, так не пойдёт. И кто станет следить за исполнением этого закона?
- А давайте его побьём?!
- Неэтично как-то. Мы же цивилизованные люди. К тому же он слишком агрессивный и в ответ на один удар делает десять. Так всю жизнь и будем драться что ли? А жить когда?!
Пожары споров вспыхивали и затухали по всей столице. Пожарники всю неделю были наготове. Их машины постоянно были наполнены горячим чаем и плюшками – для утихомиривания особо сильных пожаров. А синоптикам было рекомендовано всю неделю предсказывать дождь, а то бы вся столица выгорела дотла. А так обошлось парой ссор и тройкой небольших драк.
Следующая неделя прошла в менее ожесточённых спорах и обмене мнениями. Время не терпело, не ждало, а подгоняло всех своей страшной плёткой.
Итак, наступила долгожданная пятница. День икс, день судьбоносный.
Бобёр в своём неизменном чёрном костюме и красных плавках поверх брюк пришёл к дубу ровно в 18.15. Он любил точность, считая её своей самой сильной стороной. Под мышкой торчал неизменный талмуд, в который он записывал имена всех своих врагов, все неточности и примерный смысл их высказываний. Несколько фраз, напоминающих ему о сути спора (с его точки зрения). - А как же точность?, – спросите вы. – Цитаты должны быть точны у такого придирчивого существа?
- Ничуть, – ответит он вам, – все эти словоблудия этих неумных оппонентов не стоят запоминания и точного цитирования, чай, не классеги. Пусть радуются, что я вообще о них вспомнил и зафиксировал. Да и это мои личные пометки, чисто для памяти, кто, чем мне насолил. И точные записи здесь ни к чему. Вот так вот, неуважаемые. – И плюнет вам под ноги. А то и на ботинки, в общем, куда попадёт, будьте осторожны…
По шкуре бобра колючими лапками прошёлся разряд первого шока. Всё собрание было в сборе. Абсолютно все пришли раньше времени. Где-то в области груди у бобра зашевелилось что-то непонятное, ранее ему неизвестное и сжалось. Палка вдруг резко потяжелела и чуть не выпала из левой лапы, а ноги задрожали. Неужели заболел, – мелькнула испуганная мысль. Бухгалтерский мозг редко посещали нелогичные мысли, потому что они неправильны, невыгодны и вообще… Но сейчас!
Все собравшиеся были в прозрачных плащах, полностью закрытых. На голове у каждого был шлем с прозрачным забралом из толстого небьющегося оргстекла. А в руках различные детские пистолеты и автоматы.
- Они сошли с ума, – пискнула мысль, – это мышеловка!
Чувства бобра, не привыкшие к работе и напряжению, упали в обморок. Но сам-то он крепкой породы! И не испугается какого-то маскарада. Врёшь! Сейчас как следует раскритикует парочку стишков, сразу все и разбегутся.
К сигналу чувств надо прислушиваться, даже к тихому и неопытному. Потому что обычно он предупреждает о крупных неприятностях. Если ты не послушался, значит, сам дурак. Так вот, любители поэзии вдруг начали критиковать его справедливые замечания. Они зачитывали его высказывания, осмеивали и указывали на глупость его логичных аргументов! Смех в его присутствии, смех над ним! А ещё осмеливались ловить его на неточностях и незнании предмета. Эти шуты, эти глупые переодетые полиэтиленовые недоумки!!
Бобёр бросился на обидчиков. Плюнув ближайшему в лицо, он поднял свою палку для серии веских аргументов. Вот тут стал ясен коварный план. Лицо защищал шлем, а из-за скамейки нарушитель бобровой самоуверенности проворно достал щит, прикрылся им, и применил своё оружие: из детского пистолетика вылетела цветная струйка и нарушила чёрную гармонию его костюма. Остальные сделали то же самое. Красиво сверкая на Солнце, разноцветные струйки кляксами и пятнами ложились на чёрную ткань. Боже! Его идеально чёрный костюм стал разноцветным! Это немыслимо! Ливень насмешек и ветер критики обрушился на бобра. Он метко плевался и активно размахивал своей суковатой палкой, но безуспешно. Переодетое собрание проявило завидную слаженность и знание истории сражений. Сложив из щитов некое живое укрепление, которое называют ещё «черепахой», они отстреливались красочными струйками и не менее красочными эпитетами. Из-за щитов на бобра летели стрелы насмешек и копья сатиры. Такой организованной, единодушной и профессиональной атаки он не выдержал и с позором бежал с поля битвы, долго ещё разноцветным мячиком мелькая среди травы. Добежав до тополиной рощицы, он в бессильной ярости обрушил шквал суковатых контраргументов на ни в чём не повинные деревья. Сбивая листья и сухие веточки, он хрипел куда-то в пространство: - I’ll be back! Мстя моя будет страшна! – правда в этот момент он больше напоминал маленькую лающую собачку, чем грозу городов и сёл.
А довольные любители поэзии, вдохновлённые победой, завалились в ближайшие кабачки, громко обсуждая подробности битвы, которыми она обрастала всё больше и больше, становясь всё эпичнее и эпичнее. Это было то ещё зрелище. Толпа людей в заляпанных краской плащах и открытых или снятых с головы шлемах кричала, хохотала, шевелилась. Как некое мифическое существо, многоголосое, многоглавое и многоногое, оно литрами пожирало пиво, газировку, килограммами сухарики и чипсы, и со стороны являло собой устрашающее зрелище. Хотя при близком рассмотрении это были просто раскрасневшиеся жители столицы, имеющие веский повод хорошенько выпить и повеселиться… Все твёрдо решили и впредь отстаивать свободу слова, вероисповедания и мировоззрения. Как всегда, смех снова оказался самым подходящим оружием.
-------------------------------------------------
*рецки – кратко выраженные мысли рецкающего. Иногда очень кратко.
**ай-кьи (или ой-мли) – баллы системы оценок литературных произведений.
Уважаемые г. редакторы. Позвольте спросить. Если бы вашему (мне всё меньше хочется называть его своим) сайту оказал честь своим присутствием Евгений Сатановский и повторил бы то, что в своей ярости благородной сказал я, скажите мне, люто бесящаееся от своей никомуненужности недопоэтессо оле тоже дало бы ему двенадцать часов на удаление мнения, угрожая ему, ли сайтом всё-таки не распоряжаются недопоэтессы и прямо рьяные до хорькового аромата защитницы врагов моей страны?
Если через любое время моя последняя публикация будет удалена с сайта, я буду вынужден покинуть сайт, покинуть, считая его притоном русофобской проамериканской, мягко говоря, пакости. Может быть, уйду не один. Оставив оставшихся пересчитывать зелёные сребренники и молиться на крышечку от кока-колы. Тоже даю время на раздумия - администрации сайта - те же двенадцать часов.
Ух ты. Роботы, конечно, могут удивлять, но насколько я знаю про Дзен, там надоть регить свой ресурс, чтобы дзеновский робот по нему шарил, а я Решку там не регил однозначно.
