Но твердо знаю: омертвелый дух никаких форм не создает; работы в области форм бесплодны; «Опыты» Брюсова, в кавычках и без кавычек, — каталог различных способов любви — без любви
Может вспышка, рожденная искрой,
выжжет в генах трусливую дрожь.
Жизнь - всегда территория риска.
В чем-то спорно, но это не ложь...
В лоне дикой природы порядок суров.
Философия силы, отнюдь, не нова.
Мир жесток изнутри, начиная с азов.
«Территория волка» - не просто слова.
По ту сторону хищника – робкая дичь.
Между видами - дымка размытых границ.
Безответно внушителен список добыч,
Оплошавших однажды животных и птиц.
Это жизнь, а не жанр – «игровое» кино.
Здесь убийство – лишь способ остаться в живых.
В зоне сильного слабым клыков не дано.
Нюх да сила копыт – уповайте на них!
Страх для жертвы важнее, чем призрачный фарт.
Им, копытам своим, в пору в ноги упасть.
Промежуточный финиш! Внимание! Старт!
Слушай ритм, чтоб в голодную пасть не попасть.
Унизительна - жалкая эта стезя
Для свободнорожденных под знаком «беги».
Будь он проклят инстинкт, говорящий «нельзя»
Остывать от погонь - ибо всюду враги.
Ангел смерти - напротив коварен и крут.
Плотоядные бестии с детства мудры.
Будь ты хоть волкодавом – в куски разорвут.
Дикий лес – не равнина, где силы равны.
Злая вольница в мускулах «серых бродяг».
Эти – воют, когда остальные скулят.
Волк способен без устали гнать натощак.
Пусть дыхание с хрипом, и лапы дрожат.
Это люди придумали слово «баланс»,
Хищник должен охотиться только всерьез.
Зверь всегда в состоянии «здесь и сейчас».
Выживание рода – главнейший вопрос.
Шутки – в сторону! Стая почуяла след.
И горячие головы снова кружит
Упоительный запах кровавых побед,
Исходящий от лунок оленьих копыт.
От шального напора лишь скорость – барьер,
Поиссякшая в вихре безжалостных зим.
Только нынче барьер этот – можно в пример
Ставить канувшим в лету годам молодым.
Тыл отрезан, а прямо по курсу – обрыв.
Слева, сбоку – бесшумная серая тень,
Но идет на отрыв, устремляясь в прорыв,
Обо всем позабыв, благородный олень.
Он-то знает: вторичны и сила, и прыть.
Это данность, а данность – совсем не судьба.
И не факт, что других, остальных убедить
Будет проще, чем просто поверить в себя.
Если в бешеной гонке лететь напролом,
Резвость собственных ног – очень хрупкий гарант
Для того, кто уже распрощался с «потом»,
И достойная смерть – неплохой вариант.
Оторваться! Надежды волков обокрав.
Этим днем им не светит набить животы.
Звери правы, и этот неистовый прав
Потому, что сегодня он с ними на «ты».
Добежать, и от бешенной гонки устав,
Сделать хищников жертвами их же интриг,
Чтоб в холодной низине себя распластав,
Пережить свой короткий пленительный миг.
Вдох! И вот он тот самый последний прыжок.
Не свалиться в обрыв, а рвануть в пустоту,
На секунду поймав восходящий поток,
Пусть хоть он обласкает его налету.
Может там, в безмятежном оленьем раю
Соплеменникам станет, на что посмотреть.
Умереть налету – все равно, что в бою.
Не у всех получается так умереть.
И роняя голодную, злую слюну,
Взвоет в метре от пропасти волчий состав.
Уважая, как минимум, жертву свою,
Посрамившую стаю – добычей не став.
**********
Он видел валтасаровы пиры,
Где после трапез снег искрился красным,
И мир ломался на антимиры,
Но даже в этом виде рассыпался.
Скрипел зубами, жалобно стонал,
Преследуемый в снах собачьим лаем.
Он помнил всё, и тот лесоповал,
Где числился заправским вертухаем.
Он видел в плаху воткнутый топор.
На нем красивом – красная рубаха.
И головы, смотрящие в упор
В его глаза, наполненные страхом.
Он память уговаривал в ночи –
- Оставь! – просил – С меня уже довольно!
Они как дети, эти палачи,
Когда им страшно, муторно и больно.
Проснувшись, задыхался и хрипел.
Смешно – палач боялся сновидений.
Заплакал бы, да плакать не умел.
Забылся бы, но был лишен забвений.
И только в час, когда любимый внук
Спросил наивно: - Кто тебя обидел?
Он отвернулся и заплакал вдруг,
А вслух сказал: - Я ничего не видел…
