На нашей улице красивые дома. С обеих сторон. Только одно место пустовало долго. Представьте – красивая улыбка, а спереди нет одного зуба!
Сперва хозяин рьяно взялся за дело – яму вырыл экскаватором, погреба затеял похожие на бункер, фундамент – бетоном залил.
Ходили соседи, гадали – что ж он там удумал, с таким размахом. А его взяли и посадили. Хищения в особо крупных размерах. Говорили – семнадцать тысяч рублей!
Нам, пацанам – радость. Свой штаб появился. Только радовались мы всего одно лето. Ранней весной следующего года привезли на участок бревна, синим пронумерованные с торцов и стали складывать на прежнем фундаменте настоящую деревенскую избу.
Семья Галкиных поселилась тут же, во времянке, в углу участка.
Трудились все – хозяин, Степан, хозяйка Анастасия, баушка, так и называли – баушка, все время стряпала, мыла. Зинка и Шурик, детки – помогали как могли, но их особенно не неволили.
Соседи интересовались, но старались не мешать лишним советом.
Дом получился сказочный – с синими наличниками, большой, светлый. Как корабль у причала – возвышался он над остальными. Такое было ощущение.
К осени – управились, из времянки переселились, обуютились. Как ни зайдешь – кошка Мурка старательно умывается, «ванька-мокрый» на подоконниках фонарики цветов развесил. И радио – всегда что-то рассказывает.
– Ну вот, свили Галкины гнездо! – смеялась моя бабушка.
И я смеялся вместе с ней.
Люди они были простые, истинно деревенские, мне было очень любопытно у них бывать и слушать диковинную речь.
С Шуркой мы подружились. Ходили за грибами, ягодами – от нашей окраины до леса и реки было недалеко. Зинка всё время хвостом за нами бегала.
Старались её не брать – девчонка.
Лето было жаркое, речка обмелела,но была в этом месте широкой.
Осень. Мы перешли вброд, пробуя глубину ногами, по едва видимому перекату на другую сторону.
Сложность была в том, что оступившись, можно было ухнуть в ямину, а речка быстрая, в момент унесет.
Я – налегке, Шурка взял бидончик алюминиевый, трехлитровый. Побегали по лесу и ни с чем пошли назад.
Студеная вода местами поднималась под грудь,
одежду в узелке придерживали на голове одной рукой.
Я двигался вслед за Шуркой, с благодарностью глядел на его стриженый, белобрысый затылок и был спокоен – он не ошибется.
На берегу скоренько оделись, а заодно и вытерлись, побегали по пустынному пляжу, согрелись.
– Эх, дурья моя башка! – бидончик оставил на той стороне! – от мне баушка накостыляет по хряпке! Говори – кто пойдет ?
Смотрел на меня – глаза зеленые, капельки влаги на лице.
Я пожал плечами и Шурка полез в воду.
– Если что, рвану на выручку, – Только и смог ему пообещать, посиневшими губам.
Я напряженно наблюдал как осторожно двигался он по перекату, пытаясь вспомнить, как мы шли вместе, по какой линии, чтобы подсказать, но вода коварно уносила мой ориентир и я молча волновался за Шурку.
Однако всё обошлось благополучно. Я чувствовал себя немного виноватым, вслух ничего не говорил, лишь молча убеждал, что бидончик – не мой.
Зимой мы бегали на лыжах по краю леса, был виден пляж, перекат шумел укоризненно, не замерзала речка на быстрине и я всякий раз досадовал на себя, за то что осенью за бидоном ходил Шурка.
Мы учились в одной школе, но в разных классах, и я заходил за Шуркой перед занятиями.
Он оказался умелым, на уроках труда его хвалили, но вот с русским языком была беда. Деревенский говор мешал правильному написанию и грамматика хромала.
– Тебе легче сделать, чем запомнить, что надо писать не тубаретка, а табуретка, – Отчитывала его старейший педагог школы, учительница русского языка Ангелина Петровна.
У меня же всё было наоборот. Я сходу мог не вспомнить правило, но писал практически без ошибок. Такой вот – «абсолютный» слух.
С Шуркой мы заключили тайное соглашение: он делает за меня табуретки, молотки – вытачивает напильником из болванки, а я за него пишу сочинения.
С этими опытами почерк я испортил на всю жизнь. Надо было за то же время успеть накатать в два раза больше! И не просто – текст.
Некоторые слова в моем сочинении потом никто не мог прочитать, даже я сам, а он
красиво «рисовал» текст. У Шурки был каллиграфический почерк. Поэтому я получал 5/4 ,а он – 5/5.
Меня это не огорчало. Мне нравилось сочинять, а ему – делать руками.
Зима была суровая, несколько раз отменяли занятия.
Я всё время проводил у Галкиных и мне стала нравится тихая, улыбчивая Зина.
Первая, «телячья» – влюблённость, когда счастье – просто лизнуть руку и долго и не засыпать, вспоминая об этом.
Весна пришла сразу, снег исчез скоро. Мы начали говорить о каникулах, Шурка с Зиной должны были уехать к родне, в деревню, меня увозили далеко – на юг.
Нам не хотелось расставаться.
Теплый апрель. В школу – во вторую смену. Среда.
Возле дома Галкиных столпилась соседи – пенсионер Саночкин, безумная Полина в вывернутом тулупе, зубы вырезаны из картошки, румяна на все щеки спелыми яблоками, неулыбчивый пожарник Майоров...
Окна раскрыты, ветер треплет легкие занавески,
словно зовет – беги скорее к нам.
Издалека шум – что-то происходит необычное. Ускоряю шаг.
Меня обнимают, кричат, громкий голос Левитана... выведен с человеком на борту... летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич... Советский корабль «Восток» совершил благополучную посадку в заданном районе.
В школу мы не пошли. Взрослые ходили по улицам, смеялись, словно не верили, что такое возможно. Собирались большими группами, пели песни, все вместе были счастливы, как никогда.
Шурка стал делать ракеты. Наверчивал на кусок трубы тонкую, прочную бумагу в несколько слоёв. Пропитывал её «бээфом». Получались цилиндрические корпуса. Легкие, надежные. Петельки из проволоки в трех местах удерживали на длинном, прочном стержне, и небо – высоченное и вот оно – рядом.
Новые слова - «обтекатель», «стабилизаторы»,
«стартовый стол».
Селитра, алюминиевый порошок, какие-то еще химикаты – всё было рассчитано Шуркой - до грамма. Ракеты стартовали, с громким шипением уносились вверх. Только белый, дымный след недолго держался в воздухе и прятался в облака.
Улица Достоевского сбегала вниз, дальше – к крутому берегу реки.
Много позже я узнал, что в романе «Братья Карамазовы» Иван Карамазов, словами черта, говорит:
– ... «Что станется в пространстве с топором?... Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника».
Впервые в мире слово «спутник» в смысле – искусственный.
Последний роман Гения 1880 год.
Всё – сошлось в одной точке.
Взрослые гордились нами. Мы были космонавтами.
Почти как Гагарин. Только надо подрасти и выучиться.
Вскоре в нашем городе открыли Школу юных космонавтов.
Все мальчишки пошли записываться, конкурс был невероятный. Набирали всего один взвод –тридцать человек.
Говорили, что в первую очередь примут тех, кого зовут Юра.
Смеялись, но эти разговоры прибавляли волнений.
Было много Валериев, в честь Чкалова.
С нашей улицы прошли только двое. Я и Володя Шанин.
Синяя форма, пилотка, летные эмблемы с
«курицей». Учеба по программе первого курса летного училища, тренажеры, морзянка, участие в военных парадах, прыжки с парашютом.
Есть чему завидовать.
Шурка не прошел. Мы стояли с ним за домом, ворковали в загородке голуби, он ничего не видел, откровенно плакал от обиды и молчал.
Мне казалось я попал легко, без усилий и особых волнений.
– Почему я не утешаю его? Он – мой друг. Пойти и отказаться – пусть останется он. Ведь Шурка точно – сильнее, достойнее меня, я это знаю лучше любой комиссии, сколько бы человек в ней не заседало.
Мой праздник был омрачен.
Я не стал ни летчиком, ни космонавтом.
Шурка попал на срочную службу в РВСН – Ракетные войска стратегического назначения. Через год у него уже было несколько рацпредложений, позже изобретения. Он остался в армии, закончил училище, академию.
Где и преподает в звании генерала, доктора технических наук.
Вот так и живут во мне деревенская изба, апрель, Шурка запускающий в высь - ракету...
Мы – смотрим в небо и молчим от восторга. Среда.
Улыбается в скафандре наш – Юрий Гагарин.
Черно-белое фото.
Наташа! Четыре месяца путешествовал по Европе. Новое есть для публикации, но
перешел на большие вещи и самым
"зверским" образом редактирую написанное. За редким исключением что-то нравится на этом сайте, но надо признаться проза в здешних местах не так популярна, как стихосложение. А быллы- почему бы не порадовать хороших людей и "отметить" графоманов! Всего доброго- Валерун
