Потом, когда закончится война –
И сон чудовищ длится до и от
(Не то чтобы очнется ото сна –
Теперь уже надолго не уснет),
Они вернутся, черт возьми, назад.
И те, и все, кому не повезло.
Они посмотрят праведно и зло.
Нам будет что сказать на этот взгляд?
Вот чтобы так – их всех оставить там
И вычеркнуть неловкий эпизод,
Всем инвалидам дать по орденам,
Пожать, списать…
А фиг вам – не пройдет.
Жар-птица
Красная птица на жердочку сядет,
Выведут водных коней гондольеры.
Вот уже трогает ветер портьеры,
Словно лицо заслонившие пряди.
Все там в порядке – мертвы инженеры
Тонких материй, татарской манеры,
Можно уже никого не спасать.
Нет никакой оживляющей веры.
Если и есть, разойдемся опять.
Русское поле и всходы и всходы.
Шел Моисей не пустыней, а полем.
Нес на себе нашу русскую коду…
Нес на руках нашу русскую волю…
Нес бы, когда бы сумел удержать.
Ветер горячий под утро остынет.
Поле вздохнувшее пахнет полынью.
Просто пустыня и только пустыня…
Сколько их, чтобы свободы не знать?
Серп
Ты родина. Сколько меня ты зовешь…
Я слышу. Я помню. Я знаю.
Как ветер поет, как склоняется рожь,
Под серп немоты попадая,
Так спело бы сердце – но губ ему нет,
Так губы хоронят безмолвный ответ.
Не знаю я, кто ты такая.
Тоской бы назвать – но какая тоска
Эдем на груди не качает?
Я нищий без рук – а была бы рука,
Не знала бы сторону рая.
По-русски
Когда намекают хорошие люди:
«Не надо по-русски, по-русски не будет.
И где та Россия? – давай за свою!»
Тогда говорю им по-русски: «Не пью».
И можете вырвать язык у меня,
Пока он со мною – Россия, где я.
Скворец
Молчи, певец набухших веток,
Ты от весны осоловел.
Твой смех язвителен и меток,
Твой крик решителен и смел.
Стыдишь – а красный не краснеет.
Зовешь – еще бы ты не звал,
Не ты гулял, как по Бродвею,
По ребрам транссибирских шпал,
Под русский вальс веселой вьюги
Об лед зубами не стучал.
Позимовал на теплом юге
И – вуаля! – весну прислал.
Сиди на ветке безопасной,
Не трать елей и скипидар –
Нам не хватает краски красной,
Когда мы выпускаем пар.
Россия
Рисуй ты хоть маслом, хоть матом,
Клади оградные кресты –
Она и порочна, и свята.
Верней лицемерных оградок,
Канона сильней на порядок –
Не лики, но лица святых.
Медный всадник. Нева. Гл. 17
…Писать поэмы городов,
На строфы разбивая камень,
Где неразрывна память слов –
Огнем, булатом и веками.
Встань над Невой и надо мной –
Как камень имени недвижим,
Над красной вписанной строкой,
Над той, что каждой каплей впишем.
Нева, откуда есть пошла
Страна колосьев и железа,
Ты кровь российской Марсельезы
По жилам Леты пронесла.
И затянула рукава,
И петлею прошла по шее.
И это Невская глава,
И камни правок не имеют.
Там
Где Родина, там мат и мать,
Там каждый временно предатель.
Шестая часть в шестой палате
И остальных безгрешных пять.
Где захлебнуться и молчать –
Там громче песня разольется.
Здесь пнут ногою инородца,
Чтоб с ним краюху разломать.
И лбами пол до дыр протрут,
И все пропьют, и все похерят –
Здесь ни во что уже не верят
И верят так, что ад сожгут.
Она и рубит – так сплеча.
И сердце вынесет в ладони.
То зацелует, то обронит,
То и удушит сгоряча.
Запретная тема
Громкие крики вокзала
Слизал матерок рассольный.
Запретно, когда без жала.
Мёртво, когда без боли.
С Богом на посиделках,
С чертом по пуду соли,
Нам де забита стрелка.
Противно, когда мусолят.
Когда про любовь открытки,
Когда на поминках оды,
Когда меланхольной пыткой
Вилы разводят воды.
Когда застольная спьяну
Взбрыкнет и впадает Волгой
В гражданства сухую рану.
В красную рану долга.
Но самобранкой скатерть –
На ней про беду и волю.
Запретно, когда на паперть.
Стыдно, когда по боли.
Избитые темы немы.
Пеньковой веревкой витийство
Вьется в запретную тему
Петлей самоубийства.
Вот и накроет поляну
Над голубою рекою.
Вот за Россию затянут
С матом, слезою, петлею.
Когда
…в город придет
время праведных сук
торгашей и святош
и обнимется с нищим
я тогда напишу
то что ты не прочтешь
мы по разные стороны
линии жизни
…как стекает в ладонь
полнолуния сок
и скрипит на зубах
тишина и соната
как от вечной любви
леденеет висок
и осечка страшнее
охрипших закатов
рядовая война
обесценила смерть
но пока среди крыс
и холодных подвалов
остается любовь
чтобы спичкой согреть
кров бездомных сирот
где во тьме ночевала
и пока по ночам
отпускает сверчок
эти души домой
этим душам затишье
потому что ты там
где до неба рукой
где стреляют в нее
алой косточкой вишни
…и не слыша молитв
бог заплакал и вышел
из зала
поле птиц народит
и сверчков народит
в поле спичка сгорит
чтоб она задышала
…он досмотрит повтор
он настойчивый малый
Victor & Victoria
Бывает, Бог теряет человека
Виктории за доллар по рублю
Куются здесь, на виртуале жестком.
Я если что-то лишнее куплю,
То тишину как во поле березку.
Цена земли – обычная цена,
Она возьмет и дочерью, и сыном.
Такая вот спокойная война
С глазами верещагинской картины.
Двуликий Марс на бронзовом коне,
А нам одна рука кроила кожу.
Не промахнись. На ней отличий нет.
Мы разных храмов, поровну безбожных.
Плохая мысль – геройски умирать,
Хорошая – во рту у лицемера.
Но офицеры любят пострелять.
А дамы… Дамы любят офицеров.
Пусть повезет героями не быть –
Слова одели в пошлые одежды.
А у земли гробы – всегда гробы,
Всегда гробы для праведных и грешных.
Катится, колется, дождиком льется.
Всякий журавль шипит у колодца.
Всяко водица – не всяко напиться,
В землях растут деревянные птицы.
Семечко к семечку – клин уродится,
Крыла распустятся, цепь отцепится.
И полетят за живою водою
К облачным маковкам на золотое.
Вот уж напьемся снегами-дождями,
Вот погуляем босыми ступнями!
Наточка с Виточкой, Сашенька с Машей.
Виточка облаком, травкой Наташа.
Утренник с одним зайчиком и одной снежинкой
Что со мной, над чем я плачу,
Тает город Леденец.
Елка. Пианино. Мальчик,
Хуже некуда певец.
Ну какие наши песни
В три-четыре, в полупять?
Кинул мячик в поднебесье –
Вышел зайчик погулять.
Сохранит – как замурует,
Спрячет город-берендей
Эту песню-аллилуйю
Нехристованных детей.
…Вновь старик закинул невод
И попал в колокола.
Только глянул мальчик в небо
Да снежинка пронеслась.
Рукава
С Капитолийской высоты…
Ф. Тютчев
Когда блаженных время собирать
На пир богов врачу и военруку,
Земля – не милосердия сестра.
И ходит чаша по седьмому кругу.
Здесь одесную, не сходя с ума,
Сидит торгаш с безумною вендеттой.
Здесь ошуюю – пиррова чума.
А ей плевать на все оттенки цвета.
Куда же вышел Ты из рукавов,
Пока со всеблагими пировали –
Призвали дважды сына твоего.
Кого же мы в безмолвье призывали…
………
И мы, рожденные в сорочке,
На пир эпох попавши сходу,
Стоим, «застигнутые ночью»…
…И долго будем дуть на воду.
Per aspera…
Per aspera, приняв на грудь
Сто грамм войны и двести грязи…
Такие тернии вылазят,
Что там и звезды как-нибудь.
Из чьих-то высыплются глаз,
Кому-то выпадут на плечи,
Под звездопадною картечью
Лежит земля не первый раз.
Глядит на небо, как глядела,
Ей остается принимать
Звезду к звезде, за телом тело
И тернии в венки сплетать –
Когда вдова, и дочь, и мать…
Но горним звездам что за дело?
Новый Левит
А хорошую мысль ты подал нам, Господь, –
Как потребуют правда и дело – добей,
Но не корысти для, а во славу тебе,
Ну, а слава, ты помнишь, важнее, чем плоть.
Ты поставь на учет и обратно прими
Отлетающих душ уверенья в любви.
Ничего, что ты так со своими детьми,
Ты по делу. И ладно. Обратно лови.
Если вспомнишь еще, кто кого не простил,
Продиктуй нам, пожалуйста, Новый Левит –
Ну, для тех, кто слажал и не очень семит,
Про нечистых и чистых, про «Я поделил».
Мы, конечно, и сами умеем делить,
Мы же, в общем, как ты, только меньше в плечах.
Нам бы твой бы божественный, Отче, размах
И носилки – святых в небеса выносить.
Если стенами плача пройдет посмотреть
На тебя хоть один из оставшихся здесь,
Ты ему улыбнись, отправляя на смерть, –
Ты уже, а ему за тебя повисеть.
Ты за нас, ты о нас, ты для нас – и от нас.
Мы должны тебе до смерти. Каждый отдаст.
Ни к тебе, ни в себя, никуда не придя.
До последнего вдоха, души и гвоздя.
Мориа
А кто их помнит, журавлей,
Кто слышал крик, летящий клином?..
С такою первый иудей
Смотрел на Сарриного сына,
И тишина равнялась ей.
Их будет – жертвенных камней,
И Кьеркегоров к ним, и Кантов,
И сыновей, и сыновей.
Не будет ангела в гарантах
И слов протяжней и верней.
Так смотрят птицы на людей,
А люди – в небо голубое,
Когда зовут ее тоскою
На камнях родины своей.
Из Необетованной
И нас с ополовиненной судьбой
Ни сорока и ни четырехсот
Не хватит, сколько ни дели пустыню.
А Моисей, наверное, придет,
Когда песчинка каждая остынет.
И соберет рассыпанный народ,
Как собирает по ракушке берег,
Как безнадежно веруем – придет,
Такая сила в тихой русской вере.
Когда на ребрах Каина печать
И каждый Авель пеплом отдается –
Она стоит, где немцу не стоять.
Она за тридцать баксов не сдается.
Голый караул
Она повторяется…
Что-то из восемнадцатого Брюмера и Гегеля
И мы живем на языке заката,
Сейчас он снова цокнет языком…
История, ты впрямь не виновата.
И вкривь не виноватая потом.
Пусты глаза у времени любого,
Где с тополями шашки наголо
Стоят часы, берут матросы слово
И ветром Эйзенштейна занесло.
С намеком на – по случаю такому
По мере сил продлим видеоряд:
В колясках инвалидных военкомы
С Потемкинской летят, летят, летят…
Повторение
Смотрите, смотрите, красивые люди
По улицам ходят в красивой одежде,
Такого не видели улицы прежде,
Не видели прежде… Потом в Голливуде
Про них еще снимут красивые фильмы:
Хорошая форма и выглядит стильно,
И каждого стильный постриг парикмахер –
И словом не бросит никто неприличным, –
И бравые парни идут фантастично,
А раньше – до Красной Поляны – и на xер.
Рукопожатие
Один, товарищи, вопрос,
Гражданки, господа.
Тут памятник спокойно рос –
И кто врастет сюда?
Чтобы, не спрашивая и
Фамилии И. О.,
Садится голуби могли
На воротник его.
И чтобы этот воротник
Из тощих соболей
Вдруг головою не поник
От тени перед ней.
А тень проходит сквозь затор,
Гранит не ощутив.
Проносит руку Командор…
Но ты не дрейфь, О. И. Ф.
Последний заяц Помпеи
Но как бетонный человек,
В стене до пояса застрявший,
Я демонстрирую бесстрашье
Безногих зайцев лучше всех.
Немного больше, чем умею,
Намного дольше, чем могу.
На Красной площади Помпеи
Стою, как Минин начеку,
И комментирую закаты,
И в день последний и парадный
Пишу памфлет о сапоге
С брюлловской кисточкой в руке.
Сочинение
Город-призрак, страна-химера.
Так молились, что Бог исчез.
Да немного подкожной веры.
Да и веры почти в обрез.
Сбитый летчик под небом замер.
Сколько глоток кричит «Алле!»
Замолись, а пройди экзамен,
Дотяни на одном крыле.
Кто остался еще упертый,
Не вместился под взмах руки?
Нет у жизни второго сорта –
Рядовые и мертвяки.
Не бывает другого рейса.
Пасть бы наземь, да нет земли.
Раз цветут на ней эдельвейсы,
Значит, бункер не разнесли.
Эй, душа, если ты живая, –
Этот звон по тебе идет.
Опьяняют тебя, ломают,
Пирожком закрывают рот.
Виноватому быть евреем.
Промолчавшему – черт не брат,
Ни креста для тебя, ни реи,
И Христос за всех виноват.
Не стучат сапоги у дома,
Сталинградских нет Фермопил,
Нет Освенцима, нет погрома,
Это кто-то все сочинил.
Ладно, память, не беспокойся,
Будь как хиппи – от них цветы.
Если вырастишь хакенкройца,
Значит, стерта сначала ты.
Не Годо
городу О.
Как тебе верить, больному и грешному –
Слышал сильнее грехи?
Свечка целует ладони подсвечником,
И не поют петухи.
Город. Еще не Содом, но в подпалине.
Ты не сгораешь с огнем,
Поле твое устилаем печалями –
Станешь идти босиком.
В городе жарко, и в городе ветрено,
Не запоют петухи.
Мы на ладонях внесем для приветствия
Полные соли грехи.
Ты возвращайся, пройди по Ромашковой,
Или по голой пройди.
Божьи коровки твои и букашки
Спят у тебя на груди.
Селяне
Какое небо, господа! –
Хоть к Господу пешком.
Вы тоже смотрите туда
Потерянным зрачком?
Вы тоже думаете не
О «быть или не быть» –
Куда девать все это мне? –
Там отчие гробы
Еще телегами скрипят
И едут-едут вдаль,
Где, голый с головы до пят,
Он скажет: «Не скандаль.
Ты вишню ел и пил вино –
Другим не повезло.
Ах ты село мое, село!
Люблю ведь все равно».
Полоса
Самолета полоса,
На ладони линии.
А над нею небеса
Горькие и синие.
Так глотать бы и смотреть,
Мерить взглядом-соколом –
И не жалко умереть,
Только неба около.
Моя русская
Время – жизни горячее,
Эх, была и не была.
Оглянуться не успеешь –
Головешки и зола.
Видишь, Господи небесный,
Где я мертвая стою?
Не смотри, неинтересно.
Глянь на родину мою.
Не считай свиные морды.
Только спросишь: «Кто живой?!» –
Встанет здесь живой и мертвый
Из земли перед тобой.
Вера
А мы, прошедшие огонь,
Разбиты и разлиты.
Упали решкой на ладонь
Монета и молитва.
А мы, безбожные как черт,
От Октября до Мая –
Где наземь русская течет,
Стоим не выбирая.
Который раз за гору лет
Упала Византия.
Ты хочешь, Господи, ответ?
А мы смотрели Вием.
И Храм ее сожгли дотла,
И всех святых распяли.
Ты хочешь знать, куда ушла?
А мы не предавали.
Не каждый поп найдет ее,
Но мертвый захмелеет –
Когда слетится воронье
И вырвать не сумеет.
И не красна, и не бела
От копоти и пыли.
Ты хочешь знать, где умерла?
А мы не хоронили.
Эпоха
Нас не возьмет в свидетели эпоха
Как ложные свои воспоминанья.
Не отличим, идущие не в ногу,
Какого цвета знамя перед нами.
У нас на марши стойкая изжога.
Она еще возводит баррикады,
Тасует карты вправо и налево,
Гремит броней, расходится парадом.
А нам хватило зрелища и хлеба
И друг от друга ничего не надо.
Как будто есть нам Родина другая –
И, медяки на дне ее копилки,
Мы помним Май и смотрим шоу мая
И душим стыд, не лезущий в ухмылку.
Но только камни в спину не бросаем.
Как много их, с пращой, кнутом и сыром
И пряником железным про запас,
Когда она одна напротив мира.
Пусть Бог спасает, но пока не спас,
Мы будем с ней, хоть ей и не до нас.
Исход
Это все-таки время Исхода,
По пустыне бредут корабли.
Никогда не намазана медом
Никакая краюха земли.
Так идут по ночам без рассвета,
Сколько пепел Клааса стучит.
Так стоят Вавилоны и Петры.
Так летят на огарок свечи.
По пустыне. Там пусто и вечно.
Пусто время пути без дорог.
И когда наступаешь на Млечный,
Пуст и он. Только звезды и Бог.
2013 – 2019
**********************
Невошедшее
Vasistas
Дороги, дураки, Расея.
Представь: Таможня. Где-то тут.
Экспресс «Москва – Кассиопея»
Опять с орбиты завернут…
Ах, да. Медведям по ушанке,
Понятно, поровну раздаст.
Все так же нервничают янки
И немец квохчет «Was ist das?».
Да ладно хоронить и херить
И пальцем в форточке вертеть –
Бывает, и прорубит двери,
И прищемит кого медведь.
Ну, может, на ногу наступит
В цирк завалившимся гостям.
Она ж как есть летает в ступе
И хрен показывает вам.
