То ж, что мы живем безумной, вполне безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравнение, не преувеличение, а самое простое утверждение того, что есть
Оттого, что постучалась
И запела под окном,
Оттого, что только жалость
В этой песне о былом,
Только ветер, только тени
Заметались по углам –
И упал бы на колени,
Да отполовинен сам.
И дождался бы затишья,
И зазвал бы соловья…
Как поет, подлец! – как дышит.
Только песня не твоя.
И растет из этих веток,
Из обрубленных корней
Лес без солнца и без света,
Лес без неба и людей.
И что-то про Ли Аннабель
Давай я сказку расскажу
На сон грядущий
Про мудрецов и про паршу,
Сады и кущи,
Где Ли, понятно, Аннабель,
А край приморский,
Верну лошадкам карусель
И пепел – горстке.
Я буду сумасшедший бог
(Я до рассвета).
Ты повернись на правый бок,
Пройдет и это.
Ты спи как мертвый, я ее ж –
От «Бо» до «яти»!
Потом все заново вернешь.
Не больно, Батя.
Из ноября переведя две трети
брату
………
Из ноября переведя две трети,
Свалилась осень беспробудным сном…
Ты помнишь – переводчикам не верьте,
До строчки «перлюстрировано смертью»
Мы в книге никогда не доживем.
Рука взмахнет и листьями укроет.
И мы любимых прячем в рукавах
И выпускаем подышать луною…
Что делать с этой памятью земною,
С горячим сном на тающих губах? –
Они прозрачней с каждым поцелуем.
«Какие сны приснятся нам потом?»
Еще зима метет напропалую,
А мы на белых окнах их рисуем
Дыхания простым карандашом.
………
…Стоял январь, мело, и печь дымила,
За обе щеки треская дрова,
Труба пыхтела, надрывая жилы,
И на антенны задранные вилы
Катилась ватной тучи голова.
В снегу до плеч сараи увязали,
Хрустело простынями и халвой,
И дни, сбиваясь снегирями в стаи,
Неслись с горы и всякий вздор болтали
И сладко врали нам наперебой.
Птичка над городом
Внимание, вылетит птичка!
И птичка, внимая, летит –
Вон там над забором кирпичным,
И сбиться не может с пути.
Останется вечное лето,
Босяк и запыленный двор.
Фотограф хотел не про это –
Про что не поймешь до сих пор.
Фотограф учился химичить
Над тайнами светотеней.
А дальше пошло по привычной
И по Менделеевской всей.
Но вот вам и Черное море,
И змей-самолет в облаках.
Мы августов много проспорим,
Да много чего, но пока –
Вот соль на разломанном хлебе,
Вот пир королевским дворцом.
…И царь, и король-королевич
Сидят на крыльце золотом.
Сон у берега мечты
Раскинув меднорукие лучи,
Слепоглухой, как на току поэты,
Стоит июль посередине лета
И голосом молочника кричит.
Положим, вам не нужно молоко,
Но тут в раю на южном побережье
Бывает все – и утро безмятежным,
И тихий час до первых петухов.
А море не вместилище воды,
Оставь надежду, путник, у порога,
Оно уже – сейчас-и-до-ожога.
Не спать! Не спать у берега мечты!
Вам под окно подали колесницу –
Ну, мало ли, возьмет да унесет.
Потом еще не сотню раз приснится.
Довольно ныть! Вас колесница ждет.
В конце концов, вы все равно проездом.
Так будьте же, товарищи, любезны
Надеть штаны красиво – и вперед!
Пам-пам-пам
В прохудившийся месяц дождей
Растворяются шляпки и ситцы,
Возвращаются в руки синицы.
Холодней, холодней, холодней.
Уплывает кораблик домой –
Уплывет, уплывет, не вернется.
Это тонкая ниточка рвется,
Уплывает кораблик домой.
И никто никого не найдет,
Просто ходят по городу цапли,
Просто море стекает по капле
Или мойка на небе течет.
Пам-пам-пам, пам-пам-пам, пам-пам-пам –
Это цапли стучат башмаками,
И никто не вернется за нами.
А кораблик бежит по волнам.
Осень по пути
Проходит осень по пути
Из Македонии в Небраску.
Моя любовь смывает краску,
Опередив мои дожди.
Пусть в руку самолет летит,
От ветки голой оторвавшись.
Пусть на посадку лист сбежавший
Идет с наколкой на груди.
Ну что там, глобус, впереди?
Не угадаешь – и не надо.
Срываешь листья винограда
И гроздья давишь по пути.
Шнурок
Много ли, мало ли, тесно ли ей,
Шелковой птице в ладони моей,
Путному ветру в котомке,
В Сене молдавской иголке?
Только на небе развяжешь шнурок –
Сыплются-кружатся мокрые пчелы
Дальнего сада, и леса, и дола,
Белка и сам паровозный свисток.
Мало ли, много ли смысла и толка –
Будет на птицу китайского шелка.
