Черен хлеб и сахар горек,
Хоть в деревню напиши:
Нету, дед, на Лукоморье
Привередливей души.
То – не жрет, того – не хочет,
Не испытывает плоть.
Тело в духе нерабочем,
Только некому пороть.
Напекла бы, что ли, плюшек,
Там соседа позвала –
Вот, мол, гвоздь торчит, Андрюша,
Как спортсменка без весла.
То да се, как с человеком
Завела бы разговор.
Гвоздь бы сам упал от смеха
Сбитой шляпкой на ковер.
Дом из снега и стекла
Что подняли, что отняли,
Вот и кончился елей.
А в руке его печали –
Больше прочих новостей.
Веселее только шутка –
Дом из снега и стекла:
Колокольчик, незабудка,
Та, что утром умерла,
Все хрустальные детали:
Руки, ребра, голова.
Радость тоже обещали,
Позвени еще сперва.
Осторожно, добрый Боже,
Чтоб не кокнуть невзначай.
И на завтра, если можно,
Ничего не обещай.
Было сладко, будет жутко,
Впереди белым-бела…
Детство кончилось как будто,
Да и жизнь не началась.
Брудершафт с птицей
Птица прилетела,
Села на окно.
Эдакое дело,
Говорить смешно.
Глаз не опускает,
Крошек не клюет.
Может, и не злая,
Но вот-вот сожрет.
Был ты посторонний,
Станешь как родной.
Разбавляла кровью?
Да и черт с тобой!
Может, ей иначе
В горло не идет.
Нет, не злая – плачет.
Плачет и поет.
Физика
Брожение белковых тел,
Вся эта химия внутри…
Гори же, елочка, гори!
А проводок перегорел.
Расколупали, что к чему,
Забинтовали проводок.
А не горит нипочему
Ни елочка, ни огонек.
Где-то в Галлии
Ночь идет, царю не спится.
Танцев, праздника, вина!
Скучно в доме. Что царица?
До последнего верна.
Чуда звать – скорей охрипнешь,
Сколько в Галлии чудес?
Померещилось Антипе –
Зал растаял, стол исчез.
В Галлии и воздух кислый –
Все там уксус без вина.
Ночь без дна, восход без смысла…
Но по-прежнему верна.
Ужин нищего на блюде
Смотрит рыбной головой:
«Ты ли спрашивал о чуде?..»
«Прочь! Несите с глаз долой!»
Поднимается с подноса
Глаз, исполненный тоски:
«Как прикажешь, без вопросов.
Только нет у нас слуги».
И кружится, и кружится,
Облетая чешуей,
Рыба, небо и царица
Где-то в Галлии глухой.
Порог
Смотрю в безликую луну
Лица печальней нет
Все уместить в нее одну
И разум мой и бред
И самый синий свет в ночи
И холод тех небес
Куда сам черт не докричит
И не доплюнет бес
Пройдет в великой тишине
За звуковой порог
Мое молчание при мне
Твое «помилуй Бог»
Коня бледнее всех коней
Ведя за поводок
Бездомное окно
Где вы, черти табакерок,
Аладдины керосинок,
Трижды сказочная вера
В золотые апельсины?
Пусто в царстве Турандот,
Только долгий снег идет.
Неужели пустота?
«Вспомнить все» – а помнишь мелочь.
Сыпал снег, окно горело,
Как за пазухой Христа,
Было теплым, было белым,
Было счастья до черта…
И вопишь ты, не библейский
Ни отец, ни персонаж.
(Тут партер желает действий,
Матерится бельэтаж.
А вокруг таких Ивовов…
Кто ни разу не Ивов?
Но застрянет в глотке слово
В пятом действии без слов.)
Ворон? – Слушал безответно.
Череп? – Рядом промолчал.
Сам на девочке буфетной
Эту цену прочитал.
«Мина, шекель и полмины» –
Театральный экзерсис.
Если просто и недлинно:
Подорвался и завис,
Как хлопок меж двух ладоней.
Небо доброе, не тронет,
Не отпустит руку мать –
Домовины не терять.
Дом сгорел, уснули трубы,
Спят герольды и шуты.
Улыбается безгубо
Желтый череп с высоты.
Спи под месяцем и ты,
В снежной лодочке качаясь.
Спи, мой мальчик, жизнь простая.
………
Где-то севернее рая
Жили пасынки райка…
…Снег идет, окно мерцает
На ветру. Не знаю как.
Рут
В краю, где ни люди, ни черти
Любовников сна не прервут,
Купается в озере смерти
Твоя молчаливая Рут.
Солнце ее остыло,
Тает ее луна.
Крепче озерная сила
Радости и вина.
«Рут, – говорит ей ветер, –
Рут, – говорит щегол, –
Разве никто на свете
Радость твою не нашел?»
Плечи ее прозрачней,
Губы ее бледней.
Разве из всех полячек
Ты не найдешь нежней?
Лунные ночи в мае,
Ветер покорный спит.
Радости он не знает,
Солнцу не повелит.
Майская ночь короче
Памяти Рут твоей.
Разве из панских дочек
Ты не найдешь верней?
Если же до рассвета
Ты посмотреть не пришел,
В воду обронит с веток
Имя одно щегол.
Тихо в озерном крае
«Рут» повторит вода.
«На берегу оставляют
Радости навсегда».
