"Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж - это праздник, который всегда с тобой."
Из письма Эрнеста Хемингуэя другу
Поближе к сорока годам чувствую в себе то ли внезапно проснувшуюся, то ли не так давно родившуюся рачительность, которую не стоит путать с хозяйственностью, ибо, в моем разумении, хозяйственность – нечто фундаментальное, рачительность же – от случая к случаю проявляющаяся домовитость – вот куда-нибудь, к примеру, задевать уже не нужный шнурок, чтобы потом что-нибудь, соответственно, этим же шнурком и обмотать...
Всплеск этой самой рачительности наблюдаю в себе, находясь в немецком городе Висбадене. Родственники сообщают мне, что в нескольких метрах от их дома существует и процветает русское туристическое бюро и, стало быть, что-то для себя там можно почерпнуть на предмет географического ознакомления с земным шаром.
Энергичная дама из этого самого бюро глядит на нас с явным превосходством (кстати, почему всяческие клерки, секретарши и прочая, и прочая чувствуют по отношению ко мне априори эдакую снисходительную брезгливость?)
Но это так, к делу не относится.
Возвращаюсь к даме. Все так же снисходительно она предлагает нам поездку в Париж из Франкфурта.
Я ужасно не люблю всяких отъездов, отплытий, полетов, походов и прочих изыманий меня с насиженного места. Висбаден все-таки привлекателен уже обжитой детской комнатой в квартире родственников, куда нас очень любезно поселили на эти полторы недели до возвращения домой.
Но турдама предлагает нам трансфер до Франкфурта, и сидящее внутри рачительное начало сдается – турбюро рядом с домом и трансфер кладут меня совместно на лопатки.
Решено – мы едем в Париж!
Никаких сантиментов на предмет того, чтобы его увидеть и умереть, или что он стоит мессы, во мне не просыпается.
Париж – так Париж.
После нашей столь привычной, бесконечно клятой и мотающей душу жары мне зябко в Германии, а про Париж говорят, что там еще и прохладнее.
В поздневечерний страшнейший ливень мы прибываем во Франкфурт, помещаемся в автобус и выезжаем навстречу мечте абсолютно нормальных культурных людей в количестве, так думаю, не менее нескольких миллиардов...
Окрестности Парижа серы, тусклы, небо насыпает на нас меленькие холодненькие капельки, ветер неприятен и кажется тоже серым – как небо, как земля.
Я понимаю,что должна как человек, претендующий на какую-то интеллигентность, чувствовать восторг, но – увы и ах – я чувствую, что мне холодно, что я устала и хочу спать после двенадцатичасовой ночной поездки в автобусе.
В общем, дамы и господа, ура, мы, кажется, в Париже.
Париж грандиозен, наша дама – экскурсовод говорлива и восторженна, я довольно озлоблена, испытывая неудобное чувство из-за разницы между тем, что я ДОЛЖНА испытывать и тем, что на самом деле ощущаю...
Из того, что нам говорят, я практически ничего не помню и даже умудряюсь героически заснуть на каком-то пикантном историческом булыжнике.
Первая остановка – Церковь Сан-Кере. Я специально не залезу ни в один источник, дабы поведать вам что-то исключительно ценное либо же научное, - все эти источники описывают свой Париж, я же буду говорить о своем...
Мы долго ползем к самой Церкви, все прелестно, исторично, параллельно и без меня, хотя Жанну д.Арк мне всегда было жалко. Французы нынче, да и пораньше, возлюбили ее, бедную, вот и помещают везде, в том числе, и на этой Церкви.
Рядом – знаменитый Манмартр, талантливая улица, талантливые художники, воздух, обещающий катарсис и творческое наслаждение. Испытать все это в отведенные нам 15 минут мы не успеваем, дамы и господа, в автобус!
Следующая остановка – Нотр – Дам.
Я подхожу к Великому Собору, и в эту же минуту, без объявления и предварительной подготовки, без малейшего снисхождения и без просьб о помиловании, не объвляясь и не предупреждая, на меня падает и настигает врасплох любовь к Парижу – единственному и одному из наичудеснейших...
Я смотрю на Собор и чувствую – то ли душа начинает скулить, то ли внезапные слезы душат, Париж схватил меня в свои обътия, и теперь нет и не будет мне навсегда покоя, ибо человек, побывавший в Париже, никогда не останется прежним.
Париж забирает все твои внутренности, заменяет их своими, и вот уж действительно он, как никто другой, стоит мессы, и, пожалуй, не одной...
Я вхожу в Собор, душа наполняется покоем и светом, и как будто по заказу светит с этой самой минуты солнце, и светит оно физически наяву, и светит оно внутри у меня...
Этот день впоследствии был насыщен Пантеоном, Эйфелевой башней, Триумфальной аркой, памятниками, мостами, чудно покойной Сеной.
Но я не думаю, что все это нуждается в моем описании, ибо, как говорила, этот Город гениален, я же, конечно, нет.
Но вот хочу рассказать об Елисейских полях, ибо испытывала там ревность к парижанам, имеющим это великое право свободно по ним прогуливаться, отдыхать, сидя на скамейках...
И во время прогулки вспоминалась мне актриса А., которую я очень люблю за интеллект, талант, артистизм и звенящую душу. Когда она поет, каким же Отелло я себя ощущаю – мне хочется, чтобы она пела только мне и душу свою нежную только мне и раскрывала.
Бедные поклонники, насилующие, поливающие кислотой и стреляющие в шедевры, каково же им знать, что на предметы их божества глазеют многочисленные туристы, иногда зевают, иногда жуют перед их святынями...
Я тоже хотела Елисейских полей только для себя, мне хотелось, чтобы Париж был хотя бы на несколько мгновений ТОЛЬКО моим, и, по-моему, так и произошло, ибо на какой-то из улочек я не встретила ни одного человека...
Парижские супермаркет и гостиница прекрасны для меня уже своим отношением к этому Городу, магазин кажется мне волшебным и сказочным, гостиница комфортабельной и светлой.
До свидания, человеческие удобства, мы вновь погружены в автобус и отъезжаем в Версаль. Экскурсовод рассказывает, что по городским паркам бегают кролички или зайчики – точно не помню, усиленно таращусь в окно, как назло, ну, ни одного кролика и абсолютно НИКАКОГО зайчика мной не увидено. Обидно. В Германии мы были до этого в настоящем лесу, без черепах, так вот, я там неоднократно видела живущих в норах мышек, так сказать, в свободном плавании, а, поточнее, в свободном ползанье и беганье из норки по делам, и обратно.
Но мышки были немецкими, даже об этом и не догадываясь, а мы подъезжаем к Версалю.
Гипотетически где-то существующие зайцекролики далеко позади, впереди же царство роскошной неги и нежной роскоши – Версаль.
Экскурсовод бесконечно апеллирует к нашим энциклопедическим знаниям :* Конечно же, вы помните, как в тысяча энном надцатом году произошел такой-то переворот*.
Я не помню, но ни за что на свете в этом не признаюсь, пусть и остается милая экскурсовод в неведении.
Простые французы были возмущены, что короли вместо того, чтобы править государством, растлевались и растлевали в Версале, но, побывав там, я решила, что, будь я королем, тоже не спешила бы решать государственные проблемы, уж больно в Версале лепо, приятно, помпезно и хорошо, и никак не хотелось королям возвращаться в Париж, чтобы повелевать, решать, устраивать и руководить...
Нас предупреждают,что милые версальские фонтаны не работают по будним дням. Наверное,излишне будет говорить о том, что фонтаны – да – заработали, стеклянные малюсенькие капли искрились под солнцем, тысячи цветов, как им было положено, цвели, а я вкушала элементарное человеческое счастье – так, наверное, счастье и выглядит – вода, цветы, красота и покой...
Далее у нас были и Дом Инвалидов, и Музей оружия, но это не так трогало мое сердце, я ничего не понимаю в стратегии и тактике, являюсь абсолютным дислектиком в боях и сражениях, не понимаю величия военного гения Наполеона, посему и Гробница его не показалась мне чем-то выдающимся.
Пусть уж простят меня наполеонофилы.
Сердцу значительно ближе оказался Роден, и встреча с ним была очень счастливой, но до болезненности короткой.
Наверное, все судьбоносные встречи в нашей жизни остры, ярки, но беспредельно-беспредельно коротки. Увы.
...А в Лувр я не попала, и *Джоконду* не видела.
Все просто. Лувр нашпигован экскалаторами, а у меня фобия на эти проклятые движущиеся и уползающие из-под ног серые мерзкие ступеньки.
Вот пишу о них, и руки становятся влажными.
Дома меня подвергли остракизму, душевных моих треволнений из-за подлых экскалаторов никто не понял.
Мама сказала, что быть в Париже и не посетить Лувр – это, я уже не помню, что, но что-то ужасное...
Но, думаю, что главное в этом предложении не *не посетить Лувр *, а именно *БЫТЬ В ПАРИЖЕ*.
Вечерняя прогулка на кораблике – обязательный финальный привет Городу.
Танцующие люди на набережных, ослепительно чистый речной воздух, несосчитаемое количество памятников, мостов, радостных, безумных, щедрых парижских минут..
...Париж не уходит из меня, наполняет изнутри чем-то светлым и одновременно чуточку тревожным, он опять призывает к себе, будоражит, и вроде бы я вернулась в обычную жизнь, в повседневность, когда сиюминутно были повешены на меня три тысячи миллионов дел, хлопот и обязанностей .
Я даже не знаю, позволит ли мне, в первую очередь, финансовый распорядок к нему вернуться, вновь в него зайти, замерев и как будто обезножев.
Наверное, мир изобилует огромным количеством разных чудесных мест. Наверное...
Двадцатого августа в 7 часов утра мы возвращаемся во Франкфурт. Франкфурт величественен, изящен, монументален и денежен.
Он привлекателен своей строгостью, капитальной независимостью и благополучием.
В определенном смысле, он даже прекрасен. Прекрасен.
Это чушь! Всё внутри нас. Переезд не поможет. Не перевози несчастья. Не помещай своё безделье, бездарность, бескультурье в другое место, не порть его. Умей наслаждаться всем, что по пути. Не можешь двигаться вперёд - наслаждайся поворотом, получи удовольствие от движения назад. И топтание на месте тренирует организм.
Ищи новое в знакомом. Копайся в изученном. Наслаждайся подробностями. Везут в тюрьму - получай удовольствие от поездки. Привезли - изучай опыт соседа.
Примем и запишем:
Склочник - норма. Деликатный - исключение.
Отсутствие чего-то - норма. Присутствие - исключение.
Отсутствие денег - норма. Присутствие - исключение.
Теснота - норма. Свобода - исключение.
Обязательность и точность - исключение. Хамство, враньё - нормальный разговор.
Тоска, подавленность, недовольство нормальны, как фигура и национальность.
Богатство - не наша черта характера.
Здоровье - исключение. Болезнь - норма.
Попадание в больницу - правило. Выход из неё - исключение.
Тайн в жизни не бывает. Каждый шаг известен всем и все интимные слова произносятся на публику.
Эти знания делают человека счастливым и дарят каждый день как исключение.
МАрина, ПРИВЕТ! Эт voha🙃 Мы сейчас в Израиле в Рамат Гане с кукольным театром... Если будет желание услышаться оставляю телефон 0536096033 или оставь свой ... КЛАССНО было бы пообщаться! ОБнимаем ... МЫ
Замечательная Роза, нам не суждено угаснуть ни тихо, ни громогласно, правда-правда )))
Душевное спасибо за память и внимание!
Я Вас тоже с удовольствием помню!
