Мама говорила Вике:* Бывают люди красивые, бывают люди уродливые, ну, а посерединочке – вроде, как нормальные. Так ты между нормальными и уродами, поближе к уродам*.
Так Вика и выросла с осознанием, что она – почти урод.
И все у нее в жизни было с грифом * почти* – получила почти золотую медаль, чуть-чуть не хватило, пришлось удовольствоваться меньшим – серебряной.
Почти с отличием закончила начфак пединститута – две лишние четверки помешали получить красный диплом . Ухаживал за ней почти месяц парень из соседнего машиностроительного института, но когда пришла она с ним в гости к подружке, то он и решил практически сразу после их совместного чаепития, что подружка подходит ему больше. Ничего у них там не сложилось потом, но дело же не в этом.
Был еще один кавалер, симпатяга, курсант Школы милиции. Почти дошли они до самого жгучего, заветного, уже и целовались сладко до внутреннего озноба, уже и дотрагивалась Вика до него ВЕЗДЕ, но тут родители не вовремя с дачи вернулись, пришлось отложить ВСЕ до следующего раза. А тут каникулы случились, курсант уехал домой к родителям, вернулся уже с обручальным кольцом...
А в школе все хорошо шло.
Вика сердечная, теплая, обожали ее и детки, и родители. Так и представляла Вика, как на торжественной линейке ее ученики, уже третьеклассники, будут говорить, как Виктория Владимировна вводила их в мир знаний, и вообще всякие другие теплые слова.
Но родители Викины решили, что делать в Белоруссии им нечего, Вика сопротивляться не привыкла, и, не доработав до выпуска почти четверть, уехала с родителями в Израиль.
Наверное, – думалось ей, – скажут о ней и детки, и родители теплые слова, но Израиль далеко, не услышать.
Так все и закружилось, и завертелось.
Учительницей в новой стране Вика не стала, не вышло. А тут как раз недалеко от дома подвернулась работа продавщицей в мебельном магазине. Вика и согласилась.
В свои тридцать пять Вика говoрила себе, ну и что, что полная, ну, и ерунда, что в очках, ну, и наплевать, что волосы редкие и зубы кривоваты, главная в жизни ценность – это здоровье, а она – слава Богу, здорова, и родители, хоть и кряхтят, но еще держатся.
Но все эти лозунги Вика жизнерадостно внушала себе днем, а ночами приходили, непрошеные, совсем другие мысли – что уже тридцать пять, профессии нормальной нет, семьи нет, детей нет, а больше всего слезы перехватывали горло, когда она вспоминала самый печальный факт своей биографии – Вика была девственницей.
Не то, чтоб никто не покушался.
Приходили в мебельный магазин разные люди, даже мужчины интересные попадались, но они обычно были при сварливых женах и вопящих детях, прыгавших по-обезьяньи по магазинным матрасам.
Викина сменщица, Лариса, живущая в Израиле намного больше Викиного, всегда ей говорила: * Пусть прыгают. Любой восточный папаша за один только неодобрительный взгляд в сторону дитятка с землей смешает.
Вот ты и молчи*.
Вика слушала и молчала. Пусть прыгают. Не ее же матрасы, а хозяина.
Как-то один марокканец, седой, приятный, с бородой, после получасового разговора о двуспальной кровати как бы между прочим обмолвился Вике, что не против с ней чашечку кофе выпить, Вика и побежала за чайником и чашками, правда, сказала, что перерыв у нее через полтора часа.
Вот Лариска потом потешалась, когда увидела, что марокканца из магазина ветром сдуло после того, как увидел Вику с чашками.
– Так местные в постель приглашают, глупая. Чашка кофе, по-ихнему – пошли перепихнемся.
Вика хотела сказать: * Не по-ихнему, а по-их*, а потом подумала, что привычки свои учительские надо на самолете в Белоруссию закинуть, пусть там обретаются...
...Шли день за днем матрасно-кроватные будни, и все вертелось вокруг магазина мебельного, затем магазина продовольственного, затем, в выходной – субботу – обязательная, как в Союзе, уборка, с вытряхиванием половиков.
Один раз за пять лет Вика съездила с мамой в Эйлат отдохнуть,и один раз – уже с мамой и папой была в морском круизе, и, пожалуй, все.
В Эйлате было почти хорошо, да вот поехали летом, было чересчур жарко, а в Турции свалила Вику морская болезнь, так что было почти здорово, только надо было все время травомин принимать, от укачивания, а от него сильно спать хочется, вот Вика и спала...
...А с Аркадием Вику познакомила Лариска. Он – ее двоюродный брат. Но непохожи совсем.
Лариска – степенная, важная, каждое слово как на вес золота, а Аркадий – помельче, подробнее как-то, да еще и в очках, как и Вика.
Он пришел к Лариске в магазин, а та вышла в супер за молоком. Только сказала: *Аркадий у нас непростой, с хорошим образованием. Ты уж поразвлекай, постарайся*.
Вот Вика и развлекала, и старалась.
Через день он зашел снова, через неделю – еще раз. А в третий раз он...сделал Вике предложение.
– Понимаешь, душа моя, в столь мерзком, пропитанном поиском житейских благ мире это такая счастливая случайность – встретиться людям, понимающим друг друга и, если можно так выразиться, двум одиноким душам, обретшим себя и не только себя после долгого поиска.
Мы должны быть вместе, как Тристан и Изольда...
И на этих словах Вика расплакалась.
Как же ей повезло, почти уродине, со столь тонко чувствующим мужчиной, эстетом, интеллигентом, да и плюс ко всему Аркадий оказался в прошлом выпускником филологического факультета, правда, в школе он не работал, потому что, по его словам, современные дети не хотели и не могли воспринимать *разумное и вечное*.
Он это понял еще на педагогической практике, когда увидел, что дети вместо того, чтобы становиться чище на уроках литературы, норовили заниматься чем угодно, но только не Тургеневым и не Салтыковым-Щедриным.
У Вики были другие взгляды на школьные процессы, но она очень боялась, что Аркадий передумает, заберет назад свое предложение, и посему она, прочитавшая очень много статей на тему взаимоотношений мужчины и женщины, благоразумно молчала.
Аркадий много рассказывал Вике о поисках себя, о духовных противоречиях нашего поколения, о том, как бы ему хотелось взять Вику с собой в кругосветное путешествие на снежной белизны яхте и плыть с ней далеко-далеко.
На это Вике хотелось сказать, что можно никуда не плыть так далеко и надолго, а просто элементарно съездить на море, которое находилось в сорока пяти минутах езды от их города, чтобы наглотаться морского воздуха, насмотреться на важных надутых разноцветных крабов и насобирать в пакет разнокалиберных ракушек. Но Аркадий уже как-то сказал, что он очень любит *проекты*, ибо жизнь скучна и бессмысленна в человеческих скудных планах – что делать в ближайшие полчаса, а проекты возвышают и дают человеку стремление бежать в *завтра*, а какой же это проект – сесть в автобус и банально ехать на море?
Правильно.
Никакой.
Их встречи были все более теплыми, более приятными, и однажды Аркадий предложил Вике следующий уик-энд провести у него дома. Он с отцом жил в небольшом городке в двадцати пяти километрах от Беер-шевы, в которой жила Вика.
И Викин торжественный выезд состоялся.
А также состоялось все другое, которое, по идее, должно было случиться намного раньше, но не случилось, и, значит, так было надо.
Потрясенный Аркадий стоял перед Викой на коленях, он целовал ее руки:
– Душа моя, в наше грязное время, когда девочка в двадцать лет продает себя семидесятилетнему старику из-за связей, денег и прочих мерзостей, ты смогла остаться оплотом, буколическим островком ...Я обожаю тебя.
Здесь все было просто и понятно – он обожал ее, она – его, и свадьба была уже на носу.
Мама пыталась отговорить Вику:
– Он не работает, живет с отцом на свое пособие по безработице и на пособие отца по старости. Вы слишком мало друг друга знаете, если ты переедешь к нему, тебе придется каждый день мотаться на работу из другого города, а, вернувшись с работы, нужно будет обхаживать двух мужиков.
Но Вика была непреклонна и тверда – впервые в своей жизни. Она сказала матери, что свадьба неминуема, взяла практически все расходы на себя, и в начале июня, в сорокаградусную жару, вышла замуж в белой блузке, в светло-кремовой юбке и в накидке с искусственным мехом, приобретенной ею еще в Белоруссии для какого-то торжественного случая. А уж более торжественный случай, чем собственная свадьба, найти сложно.
Аркадий искал работу, Вика усиленно продавала кровати и матрасы, семейная жизнь радовала их уже целую неделю, когда в выходной день раздался звонок в дверь.
Итак, на пороге стояла она – яркая, высокая, длинноногая, с выкрашенными в отчаянно-медный цвет волосами Особа.
И Аркадий, и его отец начали усиленно приглашать Особу выпить с ними зеленый, и не просто, а с жасминовыми лепестками, чай.
Особа представилась Вике *Мира * и сразу же отправилась на кухню.
– Мальчики, чай – не водка, много не выпьешь, я принесла *Мартини*.
Оказалось, что Особа и Мира в одном лице – это соседка Аркадия, с которой давным- давно он общался на предмет что-то задвинуть или передвинуть в Мириной квартире, и оказалось, что Миру он знает ровно столько, сколько он в Израиле, и которая иногда забегает * к мальчикам* поболтать.
Отец Аркадия усиленно смущался, Аркадий непривычно суетился, Вика машинально улыбалась, Мира господствовала за столом – в общем, вечер был незабываемым.
Оказалось, что два дня назад Мира была у косметолога, и центром внимания всей компании были новые нарощенные Мирой ногти.
Каждому пальцу и ногтю, соответственно, был посвящен отдельный этюд, а всему процессу наращивания – целая поэма.
Вика, разбиравшаяся в накладных ногтях примерно так же, как в китайской лингвистике, замерла. Мирин голос переливался, вибрировал, Мира раскраснелась, ее пальцы сжимались, разжимались, она подносила их поближе к свету, чтобы вся присутствующая публика смогла оценить виртуозную работу Мириного косметолога.
Так продолжалось полтора часа, пока вымотанная Вика не заявила гостье, что завтра ей, Вике, надо рано вставать и, к сожалению, сегодняшний интереснейший вечер, таким образом, подошел к концу.
Это была первая их ссора с Аркадием, который сказал Вике, что *бедная* мать-одиночка Мира, переживающая сейчас тяжелый период жизни из-за финансовых трудностей, сложностей взаимоотношений с сыном-подростком, нуждается в сочувствии и поддержке близких друзей, что она никогда не засиживается у них допоздна, что еще каких-нибудь сорок пять минут – и Мира бы ушла, не унося с собой горький осадок непонимания и невнимания.
На что Вика хотела возразить, что *бедная* Мира такой не выглядит абсолютно, что из-за ее великолепно наманикюренных ногтей у Вики разыгралась мигрень, что Вике, между прочим, завтра вставать в полшестого, и начинать бесконечную трудовую неделю. Но потом она благоразумно вспомнила, что между *справедливостью* и *любовью* нужно выбирать, конечно же, любовь, что-то примиряющее промурлыкала Аркадию, и наступила великолепнейшая ночь, которая стерла из Викиной души даже намек на обиду.
В следующую субботу Мира заявилась снова, не принесла она на этот раз ничего, но радостно съела почти полную тарелку суши, на которые Вика убила два часа.
При этом Мира сказала:
– Вы на меня не обидитесь, если я все съем? Это так вкусно.
И Вика при этих словах поперхнулась единственным доставшимся ей суши.
Аркадий молчал, и Вике пришлось промолчать тоже.
Но она чувствовала, что ей хочется выломать по одному тонкие Мирины пальцы, и, когда Вика поймала себя на этой мысли, ей почему-то даже не стало страшно.
А новая неделя началась суматошно, и в среду Вика не смогла приехать к Аркадию, осталась ночевать у родителей.
Когда она позвонила мужу пожелать ему *Спокойной ночи*, ей показалось, что голос Аркадия непривычно весел.
И Аркадий на вопрос, что же там у него происходит, радостно сообщил, что забежала Мира, и они втроем решили выпить коньячку.
Когда Вика рассказала все на следующий день Ларисе, то Лариса посоветовала Вике не заострять этот вопрос:
– Понимаешь, Вика, если ты начнешь ему запрещать с ней видеться, то он это будет делать за твоей спиной. Ты, может, скажи ему, что, мол, вы так классно все вместе сидите одной компанией, что пусть она лучше заходит по субботам.
*Классные* субботы с Мирой не входили в Викины планы. В свой единственный выходной она убирала, варила, гладила, обслуживала плохо видящего отца, да иногда хотелось элементарно поваляться с мужем в постели, на что Аркадий всегда шел более, чем охотно.
И Вика решила, что она сама поговорит с Мирой, тем более, что такая возможность представилась очень скоро.
Через несколько дней она подходила с полной тележкой к кассе в супере, когда там появился предмет Викиного зубовного скрежета.
Мира была, как всегда, более, чем эффектна – у нее блестели не только ногти, она выскальзывала из тонюсенькой черной блузки, ее грудИ там было мало места, и весь эффект дополняли обтягивающие белые джинсы.
– Какими судьбами, – запела Мира, – и ты тут, Викуся...
Вика, даже не ожидая такого от себя, отчаянно сказала:
– Знаешь, Мира, не приходи больше к нам, пожалуйста...
Последовавшие за этим Мирины слова Вика вспоминала очень часто:
– А чем же я так тебе помешала, бедняжечка моя? Не нужен мне твой Аркадий, не волнуйся. Надо же! Выпал старой деве шанс, никто до этого не позарился на сокровище, вот и вцепилась в бедного мужика своими толстенькими лапками! – и, закончив, Мира гордо выплыла из магазина.
Вика и не помнила, как она расплатилась, не помнила, как приехала домой, как разложила по местам купленные предметы. Сквозь туман слышала она и слова Аркадия о том, что он рассказал Мире о девственности жены не с осуждением – как же она могла такое о нем подумать – а, наоборот, с гордостью за Викину нравственность.
А вскоре Мира уехала из города на север и вроде вышла там замуж.
Аркадий находил работу, снова терял и снова находил, Вика беременела, рожала, занималась теперь уже тремя мужчинами, но вот только все время задавала она себе один и тот же вопрос:
Имеет ли право преданный близкими человек на ответное предательство, или должна обида исчезнуть, рассосавшись, и раствориться, как растворяется сахар в столь любимом Аркадием зеленом чае с жасминовыми лепестками...
Это чушь! Всё внутри нас. Переезд не поможет. Не перевози несчастья. Не помещай своё безделье, бездарность, бескультурье в другое место, не порть его. Умей наслаждаться всем, что по пути. Не можешь двигаться вперёд - наслаждайся поворотом, получи удовольствие от движения назад. И топтание на месте тренирует организм.
Ищи новое в знакомом. Копайся в изученном. Наслаждайся подробностями. Везут в тюрьму - получай удовольствие от поездки. Привезли - изучай опыт соседа.
Примем и запишем:
Склочник - норма. Деликатный - исключение.
Отсутствие чего-то - норма. Присутствие - исключение.
Отсутствие денег - норма. Присутствие - исключение.
Теснота - норма. Свобода - исключение.
Обязательность и точность - исключение. Хамство, враньё - нормальный разговор.
Тоска, подавленность, недовольство нормальны, как фигура и национальность.
Богатство - не наша черта характера.
Здоровье - исключение. Болезнь - норма.
Попадание в больницу - правило. Выход из неё - исключение.
Тайн в жизни не бывает. Каждый шаг известен всем и все интимные слова произносятся на публику.
Эти знания делают человека счастливым и дарят каждый день как исключение.
МАрина, ПРИВЕТ! Эт voha🙃 Мы сейчас в Израиле в Рамат Гане с кукольным театром... Если будет желание услышаться оставляю телефон 0536096033 или оставь свой ... КЛАССНО было бы пообщаться! ОБнимаем ... МЫ
Замечательная Роза, нам не суждено угаснуть ни тихо, ни громогласно, правда-правда )))
Душевное спасибо за память и внимание!
Я Вас тоже с удовольствием помню!
