Ехали из Бирмингема в Лондон. Поезд был веселый, разноцветный - желто-зеленый снаружи и плюшево-синий в салоне. Солнечное утро бодрило, а пролетающие за окном ухоженные английские поля, с овечками, выкошенной травой, плотно свернутыми бочонками сена и стоящими на холмиках небольшими поместьями будоражили внимание обилием деталей. Нас было двое - мой друг Ипполит, уже многие годы живущий среди этих пейзажей, и я, турист.
Ипполит задумчиво смотрел в окно и вертел в руках свою трубку, пустую впрочем, да и курить он бросил давно. Он постукивал мундштуком по костяшкам пальцев, поглаживал отполированную поверхность чашки, а иногда даже немного подбрасывал ее вверх. Функцию этой трубки в его руках я не совсем мог понять: я подозревал что она служила ему для занятия пальцев - как четки в старые времена или мобильный телефон в наши. Когда его мысль убегала далеко, как сейчас, то манипуляции с трубкой становились особенно заметными.
Наше молчаливое путешествие было прервано проводницей которая заглянула в купе и спросила не хотели бы мы купить что-нибудь порекусить.
- “Тебе стоит попробовать здешние чипсы," сказал Ипполит по-русски, "или, как они здесь называются, криспсы. В Англии с хорошей едой туго, но криспсы тут отличные.”
- “Да, пожалуй," ответил я. "Two packets of crisps and two coffees”, обратился я к проводнице.
- “Ой, как хорошо что вы говорите по-русски!”, воскликнула она, и только теперь я оглядел ее должным образом. Это была молодая девушка, невысокая и стройная, с коротко и смело остриженными волосами. Острые линии стрижки в сочетании со строгим вагонным жакетиком напомнили мне то ли о юных девочках-матросках, то ли о стюардессах из рекламных роликов. Она приятно улыбалась и, казалось, была неподдельно рада нашей встрече. За границей русский язык слышится со всех сторон, но я никогда не был свидетелем особого внимания одного русскоязычного незнакомца к другому. Дома наше социальное общение пропитано фамильярностью (“Слышь, купи сборничек ...”, по Андруховичу), а тут мы проходим мимо друг друга на улице не поворачивая головы и даже как-то чураясь взаимного опознания. Поэтому я был искренне удивлен знакомству с этой молодой девушки, такому простому как оно и должно быть.
- “Я сейчас всё принесу”, сказала она и исчезла в проходе.
Мы с Ипполитом переглянулись. Возможно, мы сошлись в мыслях, и уж несомненно о том приятном впечатлении которое произвела на нас эта девушка. Через пару минут, торопясь и тарахтя своей тележкой в проходе, она остановилась возле нас и выложила на наш столик, кроме заказанного, еще какие-то шоколадки.
- “Ешьте, мальчики, это всё бесплатно. Ой, еще пол вагона осталось. Я потом зайду к вам, ладно?”, и она исчезла опять.
Теперь я заметил что Ипполит перестал вертеть трубку в руках. Его мысль, доселе кружившая над английскими полями, приземлилась в нашем купе.
- “Ты заметил как она на тебя посмотрела?” спросил он меня.
- “Нет. А как?”
- “Окинула с головы до ног. С явным интересом. Так на простых пассажиров не смотрят.”
- “Да уж! Любовь с первого взгляда!” я рассмеялся, но как-то больше для виду. Неужели Ипполит действительно что-то заметил в ее глазах?
- “Не знаю, только что-то мне подсказывает что она не против погулять с нами в Лондоне.”
Мы разговорились о Лондоне. Это был мой первый целенаправленный визит в город героев Диккенса и, разумеется, я был полон ожиданий. В программе дня предложенной Ипполитом меня смущало лишь обязательное посещение наскучивших по календарям и открыткам туристических достопримечательностей - Биг Бен, Трафальгарская площадь, Букингемский дворец. Стоит заметить, что я хоть и живу многие годы в Нью-Йорке, так никогда и не видел статую Свободы, разве что только издалека, маленькую, как игрушку.
Проводница вошла уже без тележки.
- “Можно к вам?”
Мы кивнули. “Заходите”.
Она протиснулась в полуоткрытую дверь купе и села на пустое сиденье напротив меня. Я хотел рассмотреть ее повнимательнее, тоже с головы до пят, но чтобы не выражать особенного интереса постарался сделать какое-то равнодушное выражение лица. Ипполит, напротив, заметно оживился. После того как мы представились друг другу (Ипполит, Ярослав, Даша) разговор зашел о том как нас троих занесло в это купе.
- “А я вообще-то из Дании”, начала Даша. “Ой, такая банальная история, не хочется даже рассказывать. Если кратко, то жила в Питере, вышла замуж за датчанина, переехала с ним в Копенгаген. Потом он меня бросил, а с документами получился пшик, вот и перебралась сюда. Хорошо, что пока есть работа”. Она неловко улыбнулась. Мы посочувствовали, порасспрашивали еще, рассказали о себе. Всё это время я более и более обращал внимание на ее динамичный голос, непредсказуемые смешки, небрежные жесты. Смелость, с которой она инициировала наше знакомство, интриговала меня. Ипполит, сидящий рядом с Дашей, был теперь полностью поглощен разговором с ней. Он рассказывал ей о своем университете, демонстрировал свою трубку, пытался шутить. С некоторым разочарованием я начал понимать что Ипполит явно обходил меня по социальной линии. Обычно задумчивый и неразговорчивый со мной, он преображался в компании молодой девушки.
За разговором прошло минут пятнадцать. “Ой, вы же будете сегодня в Лондоне!” воскликнула Даша. “Приходите сегодня к нам в театр, в восемь часов, у нас будет что-то вроде самодеятельности. Я там играю одну роль. Но вы увидите.” Она написала адрес на салфетке и даже нарисовала подробный план улиц.
- “Что же”, сказал я, “нам вечером особо делать нечего. Может и придем. Спасибо.” Я был доволен тем что удастся посетить мероприятие вне туристической программы.
- “Да, приходите. Это близко от вокзала, две остановки. А поезд самый последний в десять ноль пять - успеете. Представление у нас всего час длится.”
Лондон был как Лондон. Я даже не удивился. Меня больше заинтересовали англичане - однотипные клерки в черных лакированных туфлях пестрящие яркими галстуками, полицейские, как это ни странно, с добродушными физиономиями, панки, готы, бомжи. В середине дня, в метро, к нам приблизился господин средних лет, высокий и крупного телосложения, со светлыми волосами и мясистыми чертами лица.
- “Простите, ” сказал он по-русски, “я услышал родную речь, и не мог не подойти.” Второй раз за этот день мы убедились в существовании дружелюбных русских, скучающих по родному языку. Господин, должно быть, немного волновался, так как с помощью большого носового платка вытирал капли пота выступавшие на лбу, несмотря на работающий в вагоне кондиционер. Незамедлительно он познакомил нас с очередной историей из эмигрантской жизни.
- “Я уже шесть лет живу в Испании. Жена - испанка. По-русски почти не с кем поговорить. Давайте встретимся вечером, пойдем куда-нибудь, посидим-выпьем. Ну, как?”
Предложение провести время со странным незнакомцем, даже за пивом, не было заманчивым, но он глядел на нас как-то почти умоляюще, и нам было неудобно отказываться. К счастью, Ипполит нашел выход.
- “Мы с вами, наверное, могли бы встретиться вечером, только у нас уже запланировано мероприятие”, и он предъявил салфетку, на которой Даша в поезде нарисовала карту.
- “Очень жаль”, сказал господин. “Ну что-ж, приятно было познакомиться. Меня Алексеем зовут, кстати”.
Когда он отошел, я и Ипполит одновременно выпалили почти одну и ту же фразу: “Уж не Широв-ли?”
Этот маленький инцидент напомнил нам о театре где мы обещали появиться вечером. Захваченные новыми впечатлениями от Лондона, мы почти забыли о нем. Когда же мы вышли на улицу, я предложил поискать представительство загадочного лондонского чая “Ахмад” который дома продается на каждом углу, но о котором ни один из знакомых англичан никогда не слышал. Все же мысль о Даше не покидала меня. Когда мы определились с маршрутом, основываясь на адресе с упаковки, который я смутно помнил, я вдруг спохватился.
- “А как же билеты в этот театр?” спросил я. “Она ведь нам ничего не сказала. Вдруг всё уже распродано?”
- “Ты знаешь,” сказал Ипполит, “я думаю потому и не сказала, что для нас она как-то всё устроит. Может, встретит на входе и проведет без билетов.”
- “Ты думаешь?” усомнился я.
- “Конечно! Стала бы она с нами вместе сидеть, раздавать шоколадки бесплатно, если бы она нами не интересовалась. Она нас не только на входе встретит, но еще и домой к себе позовет сегодня вечером. Вот увидишь!”
Глаза Ипполита сверкали. Он размахивал трубкой и один раз чуть не ударил ею наотмашь идущего навстречу старичка, но тот ловко увернулся. Мы шагали не замечая улиц, и по-правде говоря, было не так уж важно где находится офис чая “Ахмад”.
- “Эта девченка цепкая. Она тебя не упустит, вот увидишь!” горячился Ипполит. “Русские женщины всегда практичные. Русской что надо - что-б ты из себя ничего был, чтоб не алкоголик, не наркоман, работа у тебя есть - всё! А европейки сами не знают что им надо ... Ты заметил с каким усердием она рисовала тебе адрес? Так чтобы ты уж точно не потерялся, чтобы пришел.”
- “Вот ты всё про меня, а разговаривала она всё время с тобой!”
- “Ну это известно почему. Потому что с тобой смущалась говорить, потому что именно ты ей понравился. Я же следил за ее глазами!”
- “Да и вообще, какое ей дело до меня, она же знает что я через несколько дней улетаю?”
- “Гляди, она из России в Данию, из Дании в Англию, а теперь, я подозреваю, она и в Америку не прочь рвануть.”
- “Ты, друг, сам под нее копай. Ни в какую Америку я ее не повезу. А вот для тебя она - в самый раз.”
Ближе к вечеру мы выбрали такой маршрут чтобы ровно в восемь попасть на указанный адрес. Уже темнело, мы порядком утомились от многочасового хождения, и поэтому остановились выпить по пинте эля в подвернувшемся на пути пабе “The Charles Dickens”. Сидя за барной стойкой, я поймал свое отражение в зеркале и сравнил его с отражением Ипполита, который, нахлобучив элегантную шляпу, картинно посасывал пустую трубку. “Неужели могло статься что Даша действительно из-за меня ..? И для чего Ипполиту так шутить надо мной? Хотя, у него в этих делах опыт есть, нужно его просто слушать, его интуиция редко подводит. Как же это, позовет домой? Мы ведь не планировали. Я даже с собой ничего не взял ... Нет, он меня и выше, и увереннее как-то. Она с ним всё время проговорила, и села рядом с ним. У меня-то, может, черты лица всё же чуть благороднее (эх, господин Голядкин ты, вот кто, со своим благородством!), но женщины больше на рост обращают внимание ... И вообще, я всё равно послезавтра улетаю.“ Мысли текли рекой. “Нужно просто много не думать.” Я вспомнил молодого Джона Фаулза. Франция, поезд, прекрасная незнакомка, и он, перед ней, полноватый невысокий интеллектуал, анализирующий каждую мысль о ней, а затем анализирующий каждый свой анализ. А этот парень, американец, просто так, беззаботно, повернулся к ней и спросил как будто первую пришедшую в голову вещь ...
Мы шли по салфетке. И хотя мне всё время казалось что мы опаздываем, план улиц был воспроизведен Дашей так безошибочно (очевидно, она часто выступала в этом театре) что мы ни разу не заблудились, и подошли к указанному адресу без пяти восемь. Самое странное было то что по виду адрес не соответствовал никакому театру. Это была какая-то невзрачная дверь без вывески перед которой толпились люди лет тридцати, иногда моложе, человек сорок. Одеты они были преимущественно броско, иногда вызывающе, и некоторые имели запоминающиеся, выразительные лица. Отовсюду слышался кокни-диалект, который растворялся в смехе и табачном дыме заполнявшим узкую улицу. Я внимательно изучил взглядом эту компанию, но Даши среди них не было. Не найдя знакомого лица среди этих людей, по-видимому хорошо знавших друг друга, мы с Ипполитом почувствовали себя не в своей тарелке.
- “I’ll ask for tickets,” кивнул я Ипполиту и, заглушив все мысли, подошел к девушке на высоких черных платформах, которая стояла одна в сторонке и курила. “Excuse me, do you know where we could buy tickets for the eight o’clock show?”. Мысли заглушить полностью не удалось. Я подумал что, покупая билет в театр, в Америке говорят “show”, а в Англии - “play”. Девушка посмотрела на меня с удивлением, и потом кивнула подбородком в направлении загадочной двери, выпуская изо рта длинную струю дыма, “Ask ‘at mate over there”. И только теперь я заметил огромного типа с физиономией Уэйна Руни, облокотившегося на дверь с пачкой билетов в руке. Очевидно, это и была касса.
- “Странно что она нас не встречает”, сказал Ипполит.
- “Скорее всего, мы пришли поздно. Она же готовится к выступлению”, предложил я.
- “Подождем немного, может она выйдет”.
Но Даша не появлялась, а люди только прибывали. Некоторые подходили к парню с билетами и обменивали их на разноцветные английские фунты. Пролетело минут двадцать, дверь тихонько отворилась и из нее показалось чье-то лицо. Это была не Даша. Человек-касса громко объявил, “It’s gonna start, mates! Get your tickets and get in!” Мы влились в организовавшуюся очередь и перед самой дверью приобрели два билета, по двадцать фунтов каждый. “Ничего себе самодеятельность!” подумал я.
- “Что-ж, увидим ее внутри, значит”, сказал Ипполит, “плохо только что они так задержали с началом.”
Театральный зал оказался довольно вместимым. Незамысловатые, но удобные кресла стояли в несколько рядов, и ширина занавеса обещала просторную сцену. Стены были разрисованы в причудливые органические формы с таким изяществом и мастерством что, казалось, эти сложные линии представляли реальные трехмерные фигуры. Мы сели в самой середине зала, чтобы лучше видеть сцену, и, видимо, вовремя, так как места вокруг нас разошлись очень быстро. Когда я хожу в классический театр или в симфонический зал я часто замечаю насколько такие места популярны среди стариков. Однажды, сидя на третьем ярусе концертного зала, я даже, для развлечения перед началом программы, считал число лысин в каждом ряду партера. Здесь же пожилые люди отсутствовали, и старший возраст был представлен несколькими мужчинами которым было за пятьдесят. Очевидно, подумал я, показывать будут не Чехова.
Начало задержали еще на десять минут, и я с опаской поглядывал на часы. Но когда погас свет и занавес начал медленно подниматься, декорации на сцене настолько поглотили меня что я перестал беспокоиться о времени. Сцена утопала в синем свете, и в воздухе сверкали, кружась, тысячи микроскопических блесток. На заднем плане, справа, стояла пирамида составленная из белых и синих кубиков, каждый величиной с большую хозяйственную коробку. На вершине пирамиды, поверх третьей ступеньки, помещался старинный стул с искривленными ножками, и на нем сидела, обхватив себя руками, причудливо разодетая и раскрашенная Даша. Это было настоящее преображение из вагонной проводницы в какую-то французскую даму восемнадцатого века. Такое отнесение можно было сделать, прежде всего, не по ее платью (которого на ней не было), а по высокому, экстравагантному парику, который, казалось, своим весом делал ее положение на вершине неустойчивым, а также по огромному количеству румян и белил на щеках. В корсете, белых панталонах и широких серебристых туфлях на бантах, она курила сигарету из длинного дамского мундштука. С правой стороны сцены находилась ручная лестница приставленная к стене и ведущая на верхний, затемненный ярус сцены. Ее было видно за полупрозрачными материями, которые свисали с потолка и обещали развенчание чего-то таинственного. Ничто, однако, не прикрывало середину сцены, где стоял блестящий шест от пола до потолка, вроде тех что принято наблюдать в стриптиз-барах.
Из-за полу-таинственных шалей вышел высокий молодой человек одетый во фрак и высокую черную шляпу, но к этому наряду совсем не шли его узкие черные джинсы и кеды, по крайней мере если говорить о восемнадцатом веке а не о двадцать первом, потому что в каком-нибудь современном Беркли или Бруклине такое сочетание сошло бы за последний писк моды. Он обращался к красавице на вершине пирамиды на смешном французском, но потом переходил на английский. Сценка заключалась в том что молодой человек добивался девушки, а она ему холодно и жестоко отказывала. Это было примитивно и пошло, но публике нравилось. Герой пытался забраться на пирамиду, но та была слишком высока. Девушка ставила ему препятствия, звала на помощь, на сцене появлялись какие-то персонажи, были и шутки, и акробатические номера. В один момент, видимо, желая испытать героя, Даша заказала стриптиз, и на шесте одна за одной протанцевали три полуобнаженные девицы, под дружное одобрение зала. Но когда молодой человек отверг любовные чары танцовщиц, сердце Даши смягчилось, и кубик на котором она сидела ловко опустился на один ярус. Окрыленный успехом, герой начал разбирать пирамиду, кубик за кубиком (в то время как его постоянно отвлекали и соблазняли другие девицы), и в конце концов, после многих приключений, добрался до самой Даши. Он подхватил ее, уже податливую и на всё согласную, закружил, подбросил, а потом, когда прожекторы ослабили свет и на сцене были еле видны очертания фигур, под пульсирующую музыку начал медленно раздевать ее.
Мне сделалось холодно, особенно в руках. Я был подавлен, мне было наверное даже противно, но я не мог не заставить себя не смотреть на это. Даша, проводница из поезда, такая простая и доступная в общении, так вскружившая нам голову за один день, сбившая нас с толку своим вниманием и этим приглашением, теперь находилась в десяти метрах от нас, обнаженная, в руках высокого, крепко сложенного мужчины. Но это зрелище было менее шокирующим чем осознание того что она, наверное, находилась в объятиях этого человека каждый вечер. Мое воображение рисовало мне смутные, неразборчивые сцены с человеческими телами, Дашу, покрытую чужими руками, ее существование среди этих людей, темные истории и проблемы закулисной жизни. Я забыл о времени и не смел взглянуть на Ипполита.
На сцене происходили изменения - полупрозрачные шали исчезли и главные герои спектакля, теперь уже полностью обнаженные, в полумраке стали взбираться по лестнице наверх. И когда они оказались на втором ярусе, луч прожектора ударил в их сплетенные тела, а они вдвоем как-то накренились и начали падать вниз, на нас, и ... оказались распластанными на сети натянутой между потолком и зрителями. Освещенные со всех сторон, они перекатывались в объятиях друг друга прямо у меня над головой, и я мог детально рассмотреть их красивые, стройные тела. Это был конец спектакля. Свет над нами погас и публика разразилась аплодисментами и улюлюканьем. Картинка передо мной поплыла, смазалась, закружилась. Странно-отчетливым оставался лишь один гладко-выбритый господин лет сорока в переднем ряду, который просидел всё представление с каменным лицом, а в конце молча поднялся и зачем-то надел темные очки.
Я не помню как мы вышли из зала на улицу. Я не помню что мне говорил Ипполит. Но я помню что мне не хватало воздуха, что звенела голова, и было ощущение чего-то поломанного внутри. Горькая интроспекция перемежалась с мыслями прыгающими с одного воспоминания на другое. Мне показалось что за один день я многому научился.
Мы опоздали на поезд. Мы взяли такси до автобусного вокзала и просидели на неудобных пластмассовых скамейках в ожидании рейса на Бирмингем больше часа. Ипполит спрятал глаза за надвинутой на лоб шляпой и делал вид что спит. Приехали из Лондона в Бирмингем поздней ночью.
Опубликовано:
19.09.2010 00:48
Просмотров:
3893
Рейтинг:
0
Комментариев:
3
Добавили в Избранное:
0
Ваши комментарии
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Хмм, но как проницательно это вы, однако! Да, если вы про последний рассказ, то теперь я вижу: экзотическое место, "цветной" абориген, белый сноб-интеллектуал. Но, клянусь, если и получилось, то несознательно. Меня Моэмом (или как его называют в англоязычных странах, Момом) знающие люди часто корили. А один "незнающий" (в той же Атланте) подошел и спросил: "We know you're Russian. Why do you speak with this ridiculous British accent? Do you think you're better than us?".
рекомендую - коль ты таки решился на публичность, (чему я несказанно рад) - заходить в нашу общалку тут
http://www.reshetoria.ru/obsuzhdeniya/kuluary/
одна из фишек Решетории в том, что там, в Общалке, есть достаточно много интересных и увлекающихся литературой людей - обсуждаются любые темы, не всегда быстро - это не чат, но местный паубличный форум - ьыстрее со всеми познакомишься
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
