Если ты уходишь то, что же мне остается?
Дом, в котором кровать стоит, как сентябрьский плёс:
ты ныряешь в него, но холодно до безумия,
темнота, дрожащая, будто на дне колодца,
тишина, скользящая, будто бы между звезд.
Все, как морось, ровно… и гадко, и предсказуемо.
Очень странно, - соседу зябко, а мне дождливо.
Ни к чему, ни за чем по кругу ступает час.
И чем дальше, тем непонятней и боязливей мне.
И глубоких морщин, как трещин на зрелых сливах.
Я еще часть мира. Неработающая часть.
Я еще иду… по дороге с густыми ливнями.
И опять деревья острижены под гребенку.
И твой северный кот, разлегшийся невзначай
в том углу, где когда-то спал на жасмине вяленом.
Но ни голоса. Ни дыхания. Ни ребенка.
Ни размолвки, что б я надеялся и скучал.
Даже флоксы твои и те под окном завяли вдруг.
Я бы мог раскопать в нас, слышишь, огромный кладезь
драгоценных чувств, запрятанных в грунте лет.
Все на чай с жасмином ходили бы к нам завидовать.
Я бы мог так много, черт! Если б ты была здесь…
Я учился бы не бросать огурцы в омлет,
ты училась колоть орехи и ставить Windows.
Снова лето плескалось; запах цветущей липы
дрейфовал, прибивался вмиг к уголкам у рта,
и я снова ловил там взвинченно, как в игре, его;
твои кудри мне в губы прыгали, к пальцам липли.
Ты брала б на колени северного кота,
и он тек по платью, как яблочное варение.
Если нет кота, то ты грелась бы ноутбуком
ранней осенью. Кофе радостно убегал
от желавшего между прочим тебя порадовать.
Но ни цифр не хватало б, взглядов, ни даже букв,
чтобы выразить это… странное, как Шагал,
и волшебное – все равно что бежать по радуге.
Ты уходишь, но кто узнает тебя, как я знал,
кто там станет смотреть арт-хаусное кино,
тяжеленное, как мотыга, и будет бдителен.
Кто еще будет знать, как бежевый свитер связан,
как ты куришь тайком в распахнутое окно,
если от меня возвращаешься жить к родителям.
Как ревнуешь свои тетрадь, полотенце, кружку
к чужаку. Как ты заворачивала в пальто,
горсть муки, покрытой снежинками, хоть просеивай,
как росла она и выкатывалась наружу
из твоих объятий и шла, становясь котом,
да не просто котом, а снежным и самым северным.
Если ты уходишь, что же мне остается?
Завернуть в шуршащую землю дубовый гроб
и оставить все, как посылку, на мокром кладбище.
И ее заберут, уверен, туда где солнце,
где ты будешь бросаться в облако, как в сугроб,
и оно от волос будет пахнуть шампунем, - ландышем.
И рассыплется дождь, как целый вагон горошин,
и мир будет ждать, как теплый кошачий бок…
до тех пор, пока не признаю я, что пора другим
приходить в мой дом, терять в нем свои сережки.
Ты, я знаю, не против. Тебя обнимает бог.
И в субботний вечер ты бегаешь с ним по радуге.
