Малыш, мы не увидимся с тобой.
Собьются листья в золотые стаи.
Забавно. Тот, кто это все читает
уже решил, что я здесь – про любовь.
Мы временны, бессильны, далеки
под небом, под навесами акаций…
Забавно. Но оставим заблуждаться
читателя до будущей строки.
Ты спутан и отпущен: в ночь – ничей,
обуздан утром… Милый, я не знала,
что меж хребтами Южного Урала
жизнь бьется, как нечаянный ручей:
то взбеленится, вверится губам,
то пересохнет за день отчего-то …
А горы спят. Глухи, как бегемоты
к любым страстям, надеждам и мольбам.
В ось небосклона врезана земля.
И каждый вдох, как первый. Даль игриста.
Но это все для чужаков-туристов…
таких, как я, Малыш, таких, как я.
Тебе-то эти виды, эта даль
и пыльные, склоненные дороги –
как лопухи, попавшие под ноги,
все ерунда!
Мне – высь сладка и солнце горячо,
мир, покоренный, строится по кругу.
Тебе – от перетянутой подпруги
густая рана под гнедым плечом;
тебе – ступать наверх и напролом,
среди жары и оводов упрямых,
тебе – раскрошенный в кармане пряник,
и пот, и жар под съехавшим седлом.
Но не завидуй, нам не дан покой.
В Москве не лучше – бледен небосвод и
нам тоже нет ни правды, ни свободы,
нам тоже, милый, не всегда легко.
Здесь нет маршрута, ясных нет полей.
Мне – горы душ и помыслов нечистых…
Неси, Малыш, восторженных туристов.
Не знаю, чья тут ноша тяжелей.
