Когда я была взрослой, то очень много читала. Газеты, журналы, вывески, мамины рецепты (для тортов, для похудания и для гастрита), а ещё папины пивные этикетки, бабушкины театральные программки, рекламы и фантики от конфет. Чтение у меня было бес-по-ря-доч-но-е.
А раньше всего были кубики с буквами. Бабушка складывала из кубиков слова. Слов получалось мало, но тогда я ещё не умела быстро читать.
Взрослой я стала с тех пор, как мне исполнилось три года. Так сказали родители. В детском садике не было свободных мест, а бабушка переехала в другой дом. И за мной никто больше не мог при-смат-ри-вать, вот мне и пришлось повзрослеть.
Потому что взрослые хорошо себя ведут, когда остаются дома одни. Не орут, не скачут на кровати как с-ума-сошедшие, не режут ножницами одежду, не рисуют шоколадом на обоях, не устраивают безобразия. Никакого и никогда.
Бабушка подарила мне на день рождения красивую книжку про Курочку Рябу и ушла. Я её открыла и стала читать. Как назло, история оказалась очень грустная. Там все плакали. Дед плакал, Баба плакала.
Мне тоже захотелось поплакать, но всё-таки интереснее было узнать, какие истории есть в других книжках.
Бабушка оставила нам целую би-бли-о-те-ку. Когда у тебя есть библиотека, то легче воз-дер-жи-вать-ся от всякого безобразия.
Взрослой я была долго – целых три года.
Может, всё бы так шло и дальше, если бы папа не позвал в гости своего начальника. Это он стал ложкой дёгтя, что подняла бурю в чаше папиного тер-пе-ни-я.
Все вели светскую беседу, как делают взрослые, и я тоже со-у-част-во-ва-ла.
И тут папин начальник захотел проверить мою об-ра-зо-ван-ность. Он сказал:
– Какая большая девочка! А ну-ка, прочитай нам стишки. Какие стишки ты знаешь?
Из стишков я знала Овидия. Они не очень понятные, но красивые. Слева на русском, а справа на латыни. Это такой язык, который звучит как как капля долбит камень. Я немножечко учу латынь. У меня есть словарь, и сен-тен-ци-и читать интересно.
Видел их Пигмалион, как они в непотребстве влачили
Годы свои. Оскорбясь на пороки, которых природа
Женской душе в изобилье дала, холостой, одинокий
Жил он, и ложе его лишено было долго подруги.
Оказалось, что Сергей Петрович не любит Овидия. С этим мне не повезло. Такое вот стечение об-сто-я-тельств в во-до-во-рот событий.
Сергей Петрович покраснел и сказал маме с папой:
– Лучше бы вы ребёнку читали Чуковского!
Кто же знал, что надо было рассказывать про лисичек, которые зажгли море спичками. Это, кажется, называется ирония. А может, пост-ирония?
Мне такое сложно.
Проводив гостя, родители стали ругать друг друга, что они плохо занимаются моим вос-пи-та-ни-ем.
Мама сразу же начала переставлять книжки на полках. Убрала повыше «Камасутру», и на её место поставила Библию.
Я очень обрадовалась. «Камасутра» ужасно скучная, а библейские истории меня давно ин-три-гу-ют. Надеюсь, что про Содома с Гоморрой читать будет интереснее.
И папа заругал меня, что я читаю что попало.
– Ты должна быть как нормальный ребёнок! Тебе нельзя читать книжки для взрослых!.. И прекрати ковырять в носу! Это некультурно!
Я культурно вынула палец из носу и ответила, что не понимаю папину ло-ги-ку. Если в три года я была взрослая, то почему перестала в шесть лет. И вообще, где кри-те-ри-и этой вашей взрословатости, папа?
Папа захмурился и сказал, что не надо рас-суж-дать о вещах, до которых я ещё не доросла.
И употреблять слова, которые мне недоступны.
Спорить с папой было бесполезно. Конечно, до «логики» я не доросла, но она мне все-таки доступна – с табуретки. А до «критерия» можно дотянуться с высокого стула, если очень постараться.
Что же поделать, если тома энциклопедии расположены так неудобно.
К примеру, мне легко доступен экс-ги-би-ци-о-низм, хотя его так трудно выговаривать. Очень доступны ямб и хорей. Но у них есть ссылки на ам-фи-бра-хий, который мне недоступен аб-со-лют-но. Так же, как и аб-сти-нен-тный син-дром.
Правда, бабушка говорит, что в моем возрасте незнание абстинентного синдрома извинительно. И обещала, что всё про это объяснит, когда придёт в гости на Новый Год.
Бабушка хорошо объясняет. Даже лучше, чем энциклопедия.
Когда бабушка навестила меня на выходных, я ей пожаловалась про мою оп-лош-ность. Латынь больше не-ак-ту-аль-на, и мне бы надо учить что-то со-вре-мен-но-е.
– Нет проблем, сказала она. Хочешь учить китайский? Все дальновидные люди учат китайский.
В бабушкиной библиотеке даже есть китайский самоучитель.
Я и раньше пробовала его читать, но мне не хватало словаря. Был словарь с и-е-ро-гли-фа-ми, но они очень трудные. Поэтому китайцы придумали пиньин. Это такой алфавит для малограмотных людей, детей и иностранцев.
А раз я малограмотный иностранный ребёнок, то мне нужен словарь с пиньином.
Так что мы с бабушкой пошли в самый большой книжный магазин.
Словарь оказался последним, и нас о-пе-ре-ди-ли. У полки стоял мальчик с голубыми глазами и светлыми кудряшками, и сжимал в руке словарь.
Его дедушка га-лант-но поклонился.
– Прошу прощения, уважаемые дамы, но мы с внуком давно искали эту книгу.
– Я ей уступлю, – сказал мальчик. – Мы с дедушкой придём в другой раз. Мы приходим сюда каждую субботу. А вы?
– Разумеется, – ответила бабушка.
***
Чтобы лучше учить китайский, я пользуюсь мне-мо-тех-ни-кой.
Это такая подсказка, чтобы легче запоминать.
«Когти в сердце так вонзились, даже ноги подкосились.»
Китайский иероглиф «любить» содержит три ключа: «когти», «сердце» и «идти».
