Небо никогда не было так близко.
Иссиня- черное, как воронье крыло. Изрезанное яркими красными вспышками, как шрамами. С тонкой синей сеткой вен. С ветвистой молнией по краям, пробивающей распухшие и неподвижные тела туч.
- Нет, земля видна, что-то видно, может, не будет ничего страшного.
- Плохо, появился туман, неизвестно, сядем ли мы.
- А если не сядем, тогда что?
- Уйдем, конечно.
Вздрагивающее небо подплывало все ближе. То ли угрожая, то ли предупреждая, надвигалось всей своей тяжелой массой, взбиралось по хвосту самолета и располагалось на крыльях.
И тучи угрюмо вздрогнули, поморщились и растеклись по темному полотну неба, громко вздохнув и простонав, как от боли.
- «Polish Foxtrot 101, остаток топлива, топлива сколько у вас?
- Осталось 11 тонн. А запасной аэродром у вас какой?
- Витебск, Минск
- Я понял, дайте, пожалуйста, метеоусловия.
- На Корсаже туман, видимость 400 метров.
- Температура и давление, пожалуйста.
- Температура плюс 2, давление 745, 7-4-5, условий для приема нет
- Спасибо, если возможно попробуем подход, но если не будет погоды, тогда отойдем на второй круг
- 101, после контрольного захода у вас топлива хватит на запасной?
- Хватит, Разрешите дальше снижение, пожалуйста.
- 101, с курсом 40 градусов, снижение 1500.
Тяжелые тучи, охая, переходили друг в друга, переплетаясь необъятными руками и ногами, как борцы сумо, пыхтя и обливаясь потом, давили на болевые точки, вскрикивая и опускаясь все ниже.
- Плохо, там есть дыра, там тучи и появился туман.
- Идем на посадку, слышишь?
- Заходим на посадку. В случае неудачного захода, уходим в автомате.
- 200 метров.
Небо тонуло.
Упиралось руками и ногами, цепляясь тонкими бессильными пальцами за обломки тяжелых разбухших туч, проваливалось куда- то под шум и свист мотора, крича и причитая.
- 500 метров, на военном аэродроме посадку осуществляли?
- Да, конечно».
- Прожектора, как днем, слева, справа, в начало полосы.
- Понял!
И тучи поворачивают в обратную сторону.
Ветер подгоняет их, наступая на пятки и дыша в затылок.
Но они все еще не спешат, медлят, оборачиваются, стонут, охают, протягивают руки и падают.
- Горизонт 101! Контроль высоты, горизонт!
- Твою мать!
- Уходи на второй круг! Уходи! Поднимай самолет!
***
Кася снилась в белом платье.
С трогательным букетиком фиалок в дрожащих руках.
Длинная рыжая коса переброшена через плечо.
Как на свадебной фотографии.
Тогда варшавский фотограф даже денег не взял. Все смотрел на рыжую косу и улыбался.
А портрет на витрину выставил. И она улыбалась всем прохожим из- за стекла до самой войны..
Улыбка.
Смеющиеся глаза. Такие же, как всегда. С прыгающими чертенятами.
Коснуться рукой – горячее плечо, выбившиеся из косы пряди щекочут пальцы.
- Яцек! – голос дрожит.
Она почти шепчет.
Или даже плачет. Беззвучно.
Как когда- то у кроватки заболевшего сына.
- Яцек! Яцек, ты спишь?
А какой он сын?
Ни первых шагов, ни первых слов.
Глаза.
Как небо.
Небо сквозь решетку в лагере.
Сквозь щели в двери и в стенах.
Небо.
- Просто скажи мне, что он будет помнить.
Пахнуло гарью.
Настоящей, уличной.
В небо.
В раннюю весну луж и едва пробивающейся травы.В дрожь весеннего воздуха.Чтобы, поднимаясь выше, утонуть в солнце- взмахнуть невидимыми крыльями у самого горячего края и, обжигаясь, лететь вниз, стремительно, разбиваясь на ходу о горечь и боль.
- Не ангел- Кася улыбнется где- то совсем рядом.
Мелькнет краем белого платья.
– Ты не ангел!
- Яцек!
Затылок ударяется в стенку грузовика.
- Яцек! Приехали!
Свет бьет в глаза.
Небо было иссиня- черное, как воронье крыло. Изрезанное яркими красными вспышками, как шрамами. С тонкой синей сеткой вен. С ветвистой молнией по краям, пробивающей распухшие и неподвижные тела туч.
- Где мы?
- Где- то под Смоленском. Кажется, Катынь.
Ноги увязают в болотной жиже.
Тяжелые тучи, охая, просачивались друг в друга, переплетаясь необъятными руками и ногами, как борцы, пыхтя и обливаясь потом, давят на болевые точки, вскрикивая и опускаясь все ниже.
- Ведь не могут же убить так просто, пан офицер?
Тоненькие березки упираются в глубину утренней синевы.
- Покурить дашь?
Молоденький солдат смотрит удрученно. Красная звезда на пилотке стерлась.
- На!
Затяжка.
Вдох.
Не выдохнуть.
Сгибаясь пополам от сиплого кашля.
Вздрагивающее небо подплывало все ближе. Надвигалось всей своей тяжелой массой и взбиралось по верхушкам деревьев. Тучи угрюмо вздрагивали, морщились и растеклись по темному полотну неба, громко вздохнув и простонав, как от боли.
Потому что время отсчитало свои минуты, чеканящие каждый миг где- то в глубине сознания. Расставило точки над " I ", принимая на себя ответный удар, использовало возможности и способности, раздвигая рамки и выдвигая необъяснимые догмы, старательно пряча стареющее лицо и выступившие слезы.
Когда, размазывая тушь по лицу, в дождь и ветер, рвущий края плаща, нараспашку только душа. Единственная, усталая и принявшая обет молчания.
Кася.
Но не больно.
Рана одна.
На двое. На трое.
Капли дождя на неподвижном лице.
Кася в белом платье.
Выдох!
Не поверить, что так и не приду в первых числах апреля, к Пасхе.
Что листочки календаря не вспорхнут, испуганные сквозняком из- под двери.
Что важно было дожить до Рождества, а дожили только до этой весны.
А скворцы опять запрыгают по черным проталинам и по вытаявшему лужку у самой тропинки. Они будут искать что-то в прошлогодней траве, прыгая и поглядывая черными озорными глазами, кажется, даже переговариваясь, взлетая и садясь на ветки берез у края ямы.
- У каждого свой Бог, правда, пан офицер?
- Держись, солдат! Мы тоже Боги!
Ведь никто так и не умер. Еще.
- Сколько?
Секунда. Две.
Не успею вспомнить и забыть сразу же.
Ведь незачем больше верить в Бога, насильно встав на колени в тесной деревянной каморке, даже не различая за шторой лица священника.
- Аминь!
- Приготовиться!
А тучи поворачивают в обратную сторону.
Здравствуй!
Знаешь, наверное, когда ты прочитаешь это, меня уже здесь не будет. Но мне так хочется успеть проститься.
Знаешь, ведь проститься так важно, даже если блокнот вот- вот вырвут из рук, а листочки упадут к ногам тысячами бумажных птиц.
- Целься!
Ветер подгоняет их, наступая на пятки и дыша в затылок.
Но они все еще не спешат, медлят, оборачиваются, стонут, охают, протягивают руки и падают.
На лицо.
И ты даже прошепчешь что- то, заметив это, но я не услышу, потянусь, обниму тебя, и мы будем сидеть так в звенящей тишине весеннего неба…
