Я хочу написать тебе тысячу писем, в которых сквозь зачеркнутые строчки ты прочтешь самое главное. Я буду дрожать всем телом, и пить давно остывший чай, не замечая ничего вокруг, кроме прямоугольного листа, манящего своей еще пустой невысказанностью. Словно юность, в которой еще ничего не предопределено, моя рука зависла над белым лесом писем для тебя. Какая фантастика – стоять у берега реки и слушать ночной город! Можно рисовать на песке спирали, или косматые завитки костра. Но костер останется холодным, а спираль закрутится, не приведет к чему-то конкретному – такой характер у нашей дружбы, Вова. Можно пить, можно курить, можно ходить по бабам; можно встречать рассвет в Мезмае, а вечером ждать под ее окнами выдох, и заснуть на несколько часов в ожидании чуда. Еще ничего не предопределено, Вова, а твое время уже стекает вдоль тротуара туда, где кроссовки чешут по кругу пыль. Ты видел, как твоя слеза, доползя до носа, сорвалась и полетала в нервную пыль, не вынесла тебя, сорвалась? Свободная от тяжести материи, в материю обратится сызнова. Да только материя эта будет тяжелей, а ты не знаешь этого, и продолжаешь искать чего полегче, да побожественней.
Вова вышел из игры – пошел такой слух, что забрали его в армию. Мы молчали, сидели на корточках за домом и плевали в пыль, вспоминали Вову, - каждый по-своему… Игорь поматерил его как следует. «Мог же не пойти», - твердил Игорь, вероятно, оправдывая что-то в самом себе. Глаза его сверкали страхом неизвестного. Зоя возилась в телефоне, кусая губы. Вова был недоступен, выключен, заблокирован. Зоя знала это, но снова и снова набирала номер, пока Игорь не отобрал у нее телефон. Мне было неловко за то, что мы вот сейчас сидим на корточках и плюем в пыль, а где-то там Вова считает звезды на погонах. Еще было стыдно, что не удалось проводить. Провожала его одна мама. Зоя, и та не смогла прийти – муж, работа. А ведь любила.
За то время, что он служил, я не написал ни строчки. Так, пара дежурных звонков. Как-то незримо и удивительно быстро люди тонут в прошлом, оставляя от себя неровные круги на глади сознания. Это и произошло с нами. Я иногда смотрю в зеркало, и думаю – меняюсь сам, меняется река жизни, оставляет река на берегу людей, мысли, тревоги. Однажды река найдет пристанище – это произойдет, когда она придет к морю. Но это случится еще не скоро. Я знаю, что мой путь – это мой путь, и ничей иной, и мне нужно пройти его достойно. Вова вернулся из армии, и, сделав дежурные визиты по друзьям, захлопнул за собой дверь тихо и незаметно. Он ушел в монастырь, где просил Бога, чтобы жизнь пошла по-другому. Но так не бывает, Вова. Ты можешь поменять все за один миг. Если захочешь. Но ты продолжаешь считать звезды, теперь на иконных рамках. Вова снова вышел из игры.
Когда на лицах друзей еще не было морщин, когда жир еще не подобрался к их горлу, мы беспечно катались на велосипедах по ночному городу. Обычно в компаниях по пять-шесть человек мы кружили пьяными призраками, не задумываясь ни о молодости, ни над тем, что все это наше веселье однажды скончается позорным не-звонком, не-встречей, обещанным не-письмом. И много позже кто-то из нас будет читать молитвы рюмке, кто-то дороге, а кто-то самому себе. Но вот Вова читает молитвы Богу, и он снова, снова он вышел из нашей игры в мир и покой. Наверное, я иногда ему завидую. Он был предельно честен с собой всегда. Но однажды мы узнали, что Вова отрекся от церкви и уехал с пустыми карманами в Индию. Вова снова вышел из игры – хотя это было не возможно практически, он сделал это снова. Он приписался там к каким-то русским бродягам, которые колесили по Индии на велосипедах. «Сука Вова – мы стареем, обзаводимся всем, чем надо, а он не стареет»! – как-то по пьяни сказала Зоя. Сказала, замолчала, а потом снова перевела разговор на то, как она с мужем и дочкой ездила в Хургаду. На той же вечеринке я рассказывал ей о том, что кованую лестницу на второй уровень заказывать нужно только через Надю, долго объяснял почему. Были еще люди, мы веселились до утра субботы, встретив рассвет на берегу реки. В ту ночь что-то вселилось в нас такое… Мы словно хотели доказать самим себе, что нам совсем не тридцать, и мы еще можем совершать спонтанные поступки. Но это была игра. Мы знали об этом, но молчали. Вечером я забрал сына у родителей, и поехал домой.
Говорят, что тело Вовы так и не нашли. Последний человек, который его видел в живых, говорит о том, что Вова вошел в океан и не вышел. Был как раз сезон штормов. Все сходится. В этой игре все всегда сходится.
