раскрыв окно на день бездумный,
смиренный я взирал на театр полулунный
и на соседей в доме, что напротив,
ныряющих от понедельника к субботе,
ища животным глазом в дряблом теле суеты
алмаз безумной чистоты
но видел я лишь вычурность портретов,
тел юных, увядающи букеты,
и горечь бузины, венчающую лето,
и бесконечные версты из рога окаянства
неизмысленного и непрощенного пространства
и слышал лишь надтреснутые альты
обид, мятущихся меж стен
под фавнов флейту - вязнущую смальту,
и, космы горя распуская до колен,
был пуст и глух. забыв о главном,
перетекал водою медленно и плавно
от брена к тлену и от тлена в брен.
но.. Чу! забилось мотыльком в окно,
под шёпот яблонь вздрогнуло Веретено:
несудный праздник здесь - О'Пушкин, О!
крылат, прозрачен и обернут в простыню,
как в пурпур тоги золотое заворачивают ню,
жуя лавровый листик,
как Клинт Иствуд,
он весь был Просто Так!
соткан
свеченьем пряных истин
из изумрудной паутины палестин -
суровый и торжественный баллистик,
непостижим, невыразим.
со вздохом встал на стул,
кивнул мне изнуренно,
кудрями абиссинскими тряхнул,
и молвил тише тока крови в венах:
отвергни прелесть спешки - будешь неспешим!
вот я, весь непорочный и нетленный,
витающий над тварным миром бренным,
неволен временем своим -
молвой питаем и молвой храним,
молвой же и приговоренный
к священной тяжести оков
славянских, финских и тунгусских языков.
я постоянно должен быть взлетаем,
и к небесам порфироноcным улетаем,
но жаркою мольбой не улетён.
моя судьба быть циклом сна Преображения!
я - сон...
* * *
Кружись, моя О-нитка веретён!
Он отбыл вновь дорогой дерзновенных,
Воздушной мудростью на век плененных,
В текучий край - надвечный звёздный Иордан,
Что в темноте размеренно мерцает,
И забываясь, изредка роняет
В мир дольний розовое яблоко Шафран.
