– Трр, стой! Приехали, ваше благородие.
Сани замерли. Пассажир в длинной шубе выбрался из кибитки и огляделся.
– Кажется этот дом...
– Он самый. Вон их окна в первом этаже.
Извозчик засыпанный снежной пылью кивнул на два окна, желто тлеющие сквозь метель. Остальной дом, высокий и черный, казался необитаемым.
– Откуда знаешь?
– Как не знать – давно возим... Велите обождать?
– Обожди, братец.
Приехавший скорым шагом направился к подъезду. У дверей всегдашнее (тщательно практикуемое) хладнокровие на миг оставилo его. Где-то за этими стенами жил его кумир с детских лет. Его божество. «Неужели это будет... так просто?.. – подумал он и сразу оборвал себя. – Fi donc! Военный человек, а робею как девица». Он громко постучал. Тотчас отворили. Выглянул мужик с горящей свечой в шандале. Гость назвал себя. «Милости просим. – отвечал слуга. – Барин ждут». Сбросив шубу, визитер оказался юношей в мундире корнета лейб-гвардии гусарского полка. Прямой взгляд. Щегольскиe усики над пухлым ртом...
Они прошли темным, устланным попонами коридором. Из одной двери бежал, забираясь на стену, тонкий луч. «Идите прямо в кабинет, господин офицер, – тихо произнес слуга. – Велели пущать без церемоний». И удалился, шаркая ногами.
Молодой человек заглянул в просторный, освещенный несколькими свечaми кабинет. Снизу доверху – полки с книгами, расставлены буквой «Е». Никого... Гость вежливо покашлял. В нише между полками скрипнул диван. И показался... Oн. Невысокий, в халате. Лицо – то самое! Некрасивое, дьявольски магнетическое лицо, известное всей читающей России... Oн уже спешил навстречу гостю. «А ростом пониже меня...», – быстро подумал корнет и сразу устыдился этой мысли. Хозяин, между тем, весело говорил, протягивая руку:
– Благодарю, голубчик, что исполнили мою просьбу! Уж позвольте мне, старику, так вас называть.
– Ради бога. Для меня большая честь...
– Руки-то ваши совсем озябли. – перебил хозяин. – Сейчас же глинтвейну! У нас как раз горячий. Я прикажу, а вы тут располагайтесь.
Гость прошел вдоль книжных полок. Рассмотрел изысканную бронзовую чернильницу на столе. Хотел было опуститься в вольтерово кресло но передумал. Придвинул стул. Тут вернулся хозяин. За ним – давешний мужик нес в подносе толстые бокалы с ручками и кувшин. Теплый, пряный аромат наполнил комнату. Корнету нестерпимо захотелось глинтвейна.
– За что же выпьем? За нашу встречу?
– Да! Я давно мечтал о ней.
– Удивительно, что мы не встретились раньше. Вы не находите?
– Да, странно. И виделись только раз. Помните, осенью, на балу у государя. Я все думал подойти и не решался. А когда собрался с духом, вы исчезли.
– Помню. Я вынужден был уйти.
– Потому что явились...
– Не надо этих имен. Извините.
– Я понимаю.
Собеседники помолчали.
– Что? Хорошо? – хозяин кивнул на пустые бокалы.
– Восхитительно.
– Повторим?
– Не откажусь. Но простите мое любопытство... что за дело вы упомянули в записке?
Хозяин наполнил бокалы. Пригубил. И задумчиво ответил:
– Я мог бы ускорить вашу литературную славу. Ведь вы хотите прославиться?
– Пoложим, но...
– Какое может быть «но»? Я читал ваши стихи. Они замечательны, есть собственный голос. Вы далеко пойдете. Однако, это дело необходимо... подтолкнуть.
– Вы говорите о протекции в журнале?
– Лучше. Я отдаю вам повесть.
– Повесть?
– Условно говоря. Несколько рассказов с общим заглавием и героем. О ней никто не знает. Перепишете своей рукой, оригинал уничтожите. И опубликуете года через три после моей смерти. То есть году, примерно, в сороковом. Гонорар отдадите вдове. Скажете – забытый долг или что-нибудь такое.
Величайшее недоумение застыло на лице молодого человека. Наконец он произнес:
– Вам угодно... шутить надо мной?
– Ни коим образом. Вот она. Единственный экземпляр, черновики сожжены.
На столе возникла папка, завязанная тесемками.
– Я... не понимаю. Как можно?.. Это бесчестно.
– Бесчестно что? Разве вы ее украли?
– Бесчестно пользоваться... результатом вашего труда.
– А пользоваться трудами крепостных вам честнo?
– Это другое. Они – наша собственность.
– Именно другое! Оттого что литературные творения еще менее, чем живые души, могут быть собственостью одного человекa.
– Допустим. Но в таком случае, почему вы не опубликуете ее сами?
– Авторство не имеет значения там. – хозяин указал на потолок. – Но до некоторой степени важно здесь. Повторяю, я хочу сделать из вас знаменитость. И не в сорок лет, когда это пустое бремя, а в двадцать пять. Знаете, у меня есть младший брат, и я его люблю. Но он, к сожалению, далек от литературы... Впрочем, я не о том. Мне симпатичны вы. Мне нравятся ваши стихи. Нравится то, что слышу о вас...
– Что же обо мне говорят?
– Авантюрист, фаталист. Зол, смел, безрассуден. Довольно? Так отчего бы нам не устроить им... хе-хе-хе... розыгрыш века? А-с?
Он изобразил рожки, подмигнил и усмехнулся, оскалив крупные зубы. «Дьявол! – подумал юноша, не в силах отвести взгляда от тёмно-серых с фиалковым отливом глаз. – Да он меня гипнотизирует... »
Его собеседник остался доволен эффектом.
– Соглашайтесь, повесть хороша. – добавил он спокойнее. – Ее станут цитировать, играть в театрах. Переведут на другие языки... Вы будете в моде. Напишете еще много славных вещей. Хвалебная критика, восторг читателей, поклонницы... Мне этого довольно. А там – он поднял глаза – и вовсе без надобности.
– Но как вы можете знать, что скоро умрете?
– Могу. Во-первых, дуэли не избежать. Притом мерзавец, говорят, отменно стреляет.
– А если...
– Исключено. Кроме того, нагадала мне одна дура... А главное, сам чувствую – осталось уж недолго. И, верите ли? – я не боюсь. Как-то устал от всего. Устал.
Он потер ладонями виски.
– Не сочтите за дерзость... Может быть вам уехать? В деревню. Или за границу.
– Потом. Если повезет.
– Что ж тогда будет с рукописью?
– Ничего. Отошлете назад. Так мы, стало быть, договорились?
– Нет. Я не могу. Я мало сочиняю прозы. Ведь не поверят! Скажут, откуда взяться блестящему слогу в такие года?
– Поверят. Я нарочно изменил стиль. Подбавил мрачности, насмешничанья, романтизма. Представил себя молодым офицером, таким как вы... И героя вывел похожим.
– Но вы меня едва знаете.
– А воображение на что? Решайтесь. Ну?
– Я согласен.
– И сделаете все, как я просил?
– Слово дворянина.
– За это – еще по кружке!
Когда офицер вышел на улицу, метель затихла. Cтало холоднее. В небе между рваными облаками кружились и мигали звезды. «Будто фейерверк, – подумал он, – или это в голове у меня кружится? Oпьянел с трех стаканов. Позор. И что у него за рецепт такой?..» На минуту весь эпизод почудился ему сном. Из тех истинно живых снов, о которых, пробудившись, не можешь забыть весь день. Кумир юности, глинтвейн, рукопись... Корнет шел вдоль замерзшей реки, сам не зная куда. Ровный хруст снега под ногами успокаивал его. « ...о которых, пробудившись, не можешь забыть, – думал он, – ведь сны эти живее, ярче, необходимеe того, что уходит мимо наяву. Иногда в подобных снах мы рассуждаем, вот как я теперь. Сомневаемся – вправду ли это? И боимся дать ответ».
Вдруг за плечом его кто-то сказал:
– Я здесь, ваша милость.
Корнет вздрогнул, обернулся и узнал извозчика.
– Испугал, черт!
– Виноват. Прикажете домой?
– Домой.
«Но если завтра я проснусь, и все это окажется видением, – размышлял он далее, устроившись в кибитке, – тo надо скорее поглядеть – что там». Корнет стащил перчатки. Развязал папку. Дождался фонаря.
На титульной странице красивым, летящим почерком было выведено...
блинский компот. прочла только последние три абзаца. пока что. до начала завтра дойду. ибо в ленту совсем поздно зашла. у меня тоже какая-то фигня обозначилась внезапно, прям позавчера, на фотографиях неких внутренностей. вот и думаю. мошт уже туда пора. а потом вспоминаю, кто же хоть заплачет... блин, гнусная картинка вырисовывается...
я решила- веселицца и танцувать прям до последнего...вот пока не упаду.
Здравствуйте, Макс. Я слышал, что это произошло в Архангельске. Да, это было самоубийство. По причинам очень непростым. Андрей был очень много должен (Вы, наверное, не знаете о его страсти к игре?), столько у него не было. Он выписался из квартиры, чтобы оставить её детям. Уехал (насколько мне известно, в Архангельск, хотя, скорее, правы Вы) и там бросился в воду. Тело нашли. В гостиничном номере нашли записку. Очень жаль Андрюшу, очень жаль, что ему не помог никто, из тех, кто был с ним тогда рядом и был посвящён в его обстоятельства. Мне остаётся только вспоминать его добрым словом, других он не заслужил - для меня.
