Синдром Прометея(ч.40)

Белоснежные паруса-крылья несут к неизведанным прекрасным берегам. Корабли-птицы несутся по лазорево-голубой бескрайности. Макс с восхищением глядит поверх масляного занавеса в окно за птицей. Плавно паря, иногда резко взмывая вверх или же напротив стремительно роняя высоту, своим полетом она подхватывает что-то внутри Макса. То заставляя затаить дыхание в ожидании неминуемого падения, то подхватывая и унося куда-то ввысь. «Что отделяет полет от падения?» - вопрос возникает сам собой в голове Макса и так же, сам собой всплывает ответ - »лишь несколько взмахов крыльев».
Скрюченные пальцы шарят по лицу пытаясь разгладить сведенное судорогой лицо словно стараясь содрать прикипевшую маску. Жажда превращает нутро в знойную пустошь. Каждое движение заставляет рассыпаться искрящейся пылью все естество. »Застыть навеки и остаться мыслящим кенотафом» - почему-то эта мысль несет давящее спокойствие. Свет прорезан тьмой в решетке пальцев. Внезапно крышку царапает протяжным криком:
- УУУУУУУУУЖИИИИИИИН!
Неведомая волна возникает глубоко внутри заставляя скорчившись упасть на кровать и царапая раздражающий свет ламп радостно подхватить, царапаясь изнутри навстречу:
- УУУУУУУУУУУУУУУУ - кадык дергается, грозя разорвать горло, на стене пляшет тень рук с когтями пальцев молотящая воздух.
Воздух осязаем, липкой влагой ложится на кожу пропитывая каждую клетку непередаваемо отвратительным запахом. Вдыхая его, Савва отчетливо представляет, что так могли бы пахнуть улицы зачумленного Лондона или Парижа. Тропа становится шире, все меньше мешающих ветвей и отвратной, набрякшей влагой паутины. Сквозь мох, покрывающий стволы деревьев уже почти целиком, все отчетливее проступают контуры лиц. Там, за спиной, возникающие пятна белесой мути стремятся слиться подобно шарикам ртути. Сиринга становится тише, но звук перестает быть просто звуком. Эфемерные темные нити паутины тянущейся из самого сердца этой чащи постепенно овеществляются. В насмешку над самой природой идет чудовищная трансмутация, пульсирующая в такт атональной мелодии. Само время не в силах быть свидетелем этого кощунства, устремляется вскачь желая оставить увиденное позади. Лишь шаги помогают ощутить твердую почву под ногами. Пусть не он проложил эту тропу, но у него достанет сил по ней пройти.
Старый курил, смотря как на город опускается ночь. Огоньки окон, фонарей и вывесок загорались один за другим. Где-то ярким неестественным светом, где-то напротив, мягким, теплым погружающим в некое очарованное состояние. Отсюда было хорошо видно, как по городу растекается черная паутина, старательно огибая островки света. По дорогам и тротуарам, по фасадам многоэтажек и небольших домов. Наступление утра сметет ее шарканьем метел, затопчет шагами и унесет прочь на шинах автомобилей. Сменяя друг друга, вечера будут показывать ему это действо до тех пор, пока однажды не сменятся декорации.
Свет, падающий в палату из коридора, встречает отблески города за окном, словно именно здесь, в его палате, проходит невидимая граница меж двух миров. Санька с интересом наблюдает, как на идеально пустом фоне одного мира возникают причудливые арабески и завораживающие движения другого. Они начисто лишены какой-либо угрозы и вызывают в памяти давно забытые образы. Идеально падающий прямоугольник света из коридора с его не менее идеальной полутенью пугает Санька. Пугает так, что встают на затылке дыбом коротко стриженые волосы. Видит он что-то неестественное в этой пустой идеальности, напрочь выхолощенное. Нет там места ни арабескам, ни даже забытым воспоминаниям.
Угловатые крылья порхают. Макс сидя на кровати направляет полет по стене сложенными ладонями. Откуда пришло что можно так делать он не помнит, но мысль о том, что он смог подарить жизнь, приводит его в детский трепет. Очарованно он следит за неуклюжими кульбитами и не замечает сам, как исчезают ребра фонарных столбов и реликварии высоток. Что-то внутри, чему Макс не может дать названия, тихохонько привстав на цыпочки, тянется ввысь. В ночное время бесконечные звуки уступают место царству запахов. Смурф стоя в коридоре видит, как тень, мимоходом брошенная в палату из города, поглощает сплетенные пальцы Макса. Ноздри широко раздуваются, улавливая привычные миазмы. Запахи лекарств, хлорки, застиранного белья смешиваются с загазованным с едким привкусом уличного воздуха, просачивающегося с улицы. Смурф, неожиданно, негромко смеется, он хорошо знает, что жизнь тени возможна лишь при наличии света.
Утро ловкими пальцами солнечных лучей достает уставших кукол из коробок. Мягкая обивка из наслоений отмершего эпидермиса остается ждать их возвращения. Одинаковое везде и для всех, утро приходит и в сад, осторожно перебираясь через забор. Саньке видно краешек забора, поверх успевшей уже осесть вынутой земли. Каждый раз, глядя как занимается восход, Санька думает о том, почему же так медленно и с какой-то опаской тот пересекает границу сада. Боится ли он, приходя к ним, так же как боятся окружающие, брезгливо поджимая губы при посещении или же он боится привнести что-то из окружающего их мира? Что-то, что сделает невозможным само существование сада, этой самой ямы, куда иногда падают листья и даже, небольшие цветы, облетающие с деревьев. Да и вряд ли там останется место для диковинных цветов что придают саду такой ухоженный вид.

Опубликовано:	15.08.2024 06:09
Просмотров:	169
Рейтинг:	0
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

Синдром Прометея(ч.40)

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться