Шуба висела на туго натянутой балконной леске, уронив пустые рукава.
Внизу, во дворе высотного дома звенели детские голоса, слышался шум близкого проспекта, бормотали голуби, дымный запах осенних листьев тревожил вечерний город...
Шуба висела.
Лето она провела в душном плотном пакете и долгий антимольный анабиоз сделал ее почти бесчувственной. Медленно приходила она в себя, расправляя каждую ворсинку, вдыхая осеннюю свежесть и вновь обретенную свободу. К ней возвращалось забытое прошлое.
... Глубокий пленительный голос радостно пел: "Скааазкааа... Красавица моя!"
Молодая, свежая шуба вспыхнула от слов восхищения и расцвела, и заискрилась маленькими игольчатыми радугами, впитывая восторг той, что уже завернула себя в теплое меховое блаженство, и стояла теперь у зеркала, сияя глазами, лучась от наслаждения в долгожданном добровольном плену.
"Прелесть! Какая же ты прелесть!" - воскликнул ликующий голос и шуба поняла, что это адресовано не только ей одной, - с этой минуты их стало двое, счастливых обладательниц друг друга, слившихся в общем восторженном обожании.
Хозяйка обворожительного голоса была живой, горячей и опьянительной. Их ждали прогулки по морозным, пульсирующим огнями, улицам предпраздничного города, огромные магазины, полные людей и новогодних подарков, ювелирные салоны, манящие бриллиантовой крошкой и тяжелым золотым блеском, уютные косметические павильоны, где так сладко и терпко пахло духами, что их изысканные ароматы долго еще жили в меховой глубине, волнуя и будоража, как легкое молодое вино.
Залитый светом и музыкой ресторан встретил их приторной улыбкой швейцара, и ласковый подобострастный голос просительно воскликнул: "Позвольте Вашу шубку, мадам!" - но чьи-то сильные руки опередили официальную услужливость, и шуба на миг почувствовала себя маленьким невесомым перышком.
И вот уже в тепле и уюте гардеробной рядом с нею появляется Он - черный кашемировый красавец. Он полон мужества, обаяния и доброты, он мягок и нежен, как может быть мягок и нежен только настоящий английский кашемир!
Он ласкает и греет, томит и околдовывает, он зовет в мир, где воплощаются мечты и грезы, он обольстительно мил, бережно настойчив, неукротим и неутомим! И, наконец, - он восхитительно пахнет! - морским сумасшедшим ветром, горьковатой свежестью, древней мужской яростной силой, головокружительной тьмой...
И она влюбляется так, как можно влюбиться только впервые - всепоглощающе, бездонно и бездумно.
Долгое гардеробное знакомство продолжается на тихих улицах ночного города, где с фиолетового неба смотрят на влюбленных любопытные блестящие глаза далеких звезд.
Старинные фонари заснеженного парка, выгибая лебединые шеи, заливают молочным туманом узкие, кружевные аллеи, и душистый шоколадный мех послушно льнет к кашемировой сдерживаемой нежности, и растворяется в ней, обещая, даря и требуя...
И в темной прихожей между нетерпеливыми поцелуями и тихими восклицаниями, между ярко вспыхнувшим и тут же погашенным властной мужской рукой светильником, в лунной патоке, льющейся из ночного окна, они остаются, наконец, вдвоем, и очаровывающая, волшебная ночь накрывает их легким невесомым дурманом, тем самым, которым она накрывала бесконечное множество раз всех сумасшедше-влюбленных, забывших обо всем на свете, кроме самих себя, счастливых от беспамятства и свободы.
Так проводят первую ночь любви прелестная норковая шуба и кашемировое мужское пальто, беспечно брошенные ошалевшими от вина хозяевами на лоснящийся ворс коридорного ковра.
Счастливая, волшебная зима все длится и длится - Новый Год сменяется Рождеством, морозное Крещенье - февральскими метельными вечерами, и бесшумные снегопады мягкими лапами ласкают шелковистый мех, искрящийся радостью в кашемировом, завораживающем плену...
Но с уходом зимы тяжелая тьма внезапно обрушивается на шубу и все исчезает в ее удушливом мраке...
... Приходит еще одна зима - стылая, бесконечная и недобрая.
Обворожительный голос становится тусклым и ломким, в нем не слышны уже прежние ликующие ноты, счастливый восторг обладания стал привычкой.
Мрачный холодный город угрюм и неприветлив, на смену беспечным прогулкам пришли быстрые перебежки от подъезда к машине, свирепый мороз жестоко жалит чувствительный мех, уродуя его трепетное очарование.
Бесследно исчез из ее жизни ласковый мягкий кашемир и волнующий запах моря...
На смену им пришла холодная, отталкивающая шершавость мужской дубленки, пахнущая уныло и безнадежно - бензином, сигаретами и старым козлом.
Живая, опьянительная хозяйка волшебного голоса превратилась в усталую злючку, ее горячие, мягкие ладони уже не гладят искрящийся мех, резким коротким движением отправляя в шкаф прежнюю любимицу.
Наступает печальный день, когда хозяйка пленительного голоса долго и горько плачет все в той же прихожей, пряча в шоколадный мех залитое слезами лицо, и соленые, горячие капельки насквозь прожигают тоненькие ворсинки, наполняя теплую глубину терпкой беспомощной грустью.
И снова удушливая тьма поглощает все...
За ней приходит последнее мучительное воспоминание.
Некогда обворожительный голос безжалостно швыряет в шубу гадкое, короткое, как выстрел, слово: "Барахло!" - и теперь уже холодные руки бесцеремонно встряхивают ее, как нашкодившего котенка.
"Мне нужна новая шуба!" - решительно восклицает голос, выкручивая и дергая застывший от боли мех.
"А эту еще и продать, пожалуй, можно..."- завершает экзекуцию деловитый голос и любимые прежде руки выбрасывают ее на балкон для проветривания.
И вот она висит - обреченно, покинуто и одиноко, предчувствуя неизбежный финал, небрежность чужих недобрых пальцев, которые будут снова и снова шустро проверять на прочность ее хрупкую ускользающую красоту.
Осенняя ночь опускается на спящий город, в распахнутое балконное окно врывается сумасбродный ветер и затевает веселую игру с шелковистой незнакомкой. Словно пианист-виртуоз, увлеченный импровизацией, перебирает он иглистые ворсинки, пытаясь найти подлинную, присущую только ей одной, трепетную мелодию любви.
Вместе с ветром знакомый горьковатый запах - свежий, морской, головокружительный - проникает в меховую глубину и настойчиво зовет за собой - в счастливое сумасшествие, в кашемировый плен, в полет...
И шуба послушно и радостно отдается воздушному потоку, наполняя ветром поникшие рукава...
Утром наступившего дня хмурый консьерж-охранник прикрепляет к подъездному стенду для объявлений бумажный лист, с которого призывно кричат жирные черные буквы:
"Ночью с балкона улетела шуба. Нашедшего прошу вернуть за разумное вознаграждение."
Шальная от ветра, легкая, окрыленная свободой беглянка в это время уже пересекает Атлантику...
