Блестящий Сашкин Ниссан въехал в село с оптимистичным названием «Дудкино-Румянцево», Аделина увидела на дороге соответсвующий знак. Проехав от знака шесть километров по лесной дороге, притормозили возле высоких решетчатых ворот, за которыми виднелись обширные угодья с бревенчатыми постройками. Сашка набрал с телефона номер, и через пару секунд ворота разъехались в стороны, приглашая гостей.
- А Палеодор не отсталый реакционер-старовер. Может у него здесь и камеры есть? – вяло заметила Аделина, стараясь получше оглядеться. Проехали еще метров сто и остановились на широкой стоянке, довольно плотно уставленной машинами. Среди них выделялся особенно отполированный и гламурный лексус с темной тонировкой стекол.
- Дальше расходимся. Мужчины и женщины отдельно. Тебя проводят в женский коттедж. Увидимся вечером. Пока. – Угрюмо и устало проговорил Сашка, выключая двигатель. Он не смотрел на Аделину, думал о чем-то своем и нервно крутил в руке пачку сигарет.
Аделина не успела толком понять Сашкино сообщение, как вдруг к машине подошли две женщины в длинных плотных юбках. Они были одеты наспех, в слегка накинутых на головы платках и в расстегнутых пальто, мешковатых, будто с чужого плеча. Обе женщины улыбались Аделине радушно, словно ждали ее не один день. Подскочив и подхватив по обе стороны под руки, начали щебетать о погоде, природе, внезапно просиявшем небе и добрых предзнаменованиях, озарявших прибытие Аделины в обитель Святого Крыла. Щебетали и увлекали ее к дорожке, уводящей наискось немного в сторону от стоянки к огромному бревенчатому коттеджу. Аделина пыталась оглядываться на Сашку и пыталась понять, есть ли в происходящем какая-то опасность. Но тетушки были милыми и ласковыми, убаюкивали и успокаивали. Две сказочные феи. Или две птички, соскучившиеся по пению.
Вокруг дома стайками метались другие феи, суетясь по хозяйству. Одни тащили ведра, другие – банные веники, третьи держали в каждой руке по коврику. И все они выглядели отрешенными и сосредоточенными. А заметив Аделину, улыбались ей как своей.
- Аделиночка, раздевайся, моя хорошая, обувь сюда, куртку сюда, - щебетала одна из сопровождающих, затащив наконец Аделину сквозь кованые двери в дом. Другая тут же забирала из рук растерянной гостьи вещи и раскладывала по местам. Сумку Аделина не отдала.
Внутри было уютнее и просторнее, чем снаружи. К удивлению, в доме было полно современной мебели и техники, включая мониторы на стенах и кожаные диваны в холлах. По витой лестнице с полированными перилами они поднялись на второй этаж. Там ожидал узкий длинный коридор, упиравшийся в высокое во всю стену полукруглое окно, а по бокам рядами выстроились, как солдатики, одинаковые двери в комнаты. Теперь стало больше похоже на придорожный отель.
Феи проводили гостью, постепенно превращавшуюся в пленницу, до самой дальней двери. Аделина толкнула ее, машинально нажав на ручку, и та открылась. «Они их не запирают», - отметила для себя на будущее и вошла.
Комната была миниатюрной кельей, в которой помещались только полуторная кровать, письменный стол, стул и небольшой шкаф с раздвижными створками. Окошко было скорее форточкой, и освещало комнату слабо. Втроем они могли здесь только постоять и выйти, потому что расположиться в этой конуре мог только кто-то один и то не особенно-то удобно.
- Аделинушка, золотко, вот твой шкафчик, давай сумку поставлю, - пела фея, которая была старше другой. Вблизи стало понятно - ей не меньше сорока. А второй слегка за двадцать.
- Как хоть вас зовут? – выдохнула Аделина, усевшись на застеленную аккуратно кровать в полном бессилии.
- Дорофея, - быстро ответила старшая, явно ожидая этого вопроса.
Аделина улыбнулась – ее даже зовут Доро-фея!
- А я Иустинья, - радостно сообщила другая фея, стоя на пороге и рассматривая Аделину с ног до головы с неприкрытым любопытством.
- Как интересно, - бормотала Аделина, поглядывая на стены и потолок этой камеры-одиночки. – Интересно, как долго мне ждать вашего Палеодора? Он сюда придет?
- Палеодора? – удивленно уставились на нее обе феи, произнеся имя учителя почти хором.
- А что такое? – начинала подозревать неладное Аделина.
- Да он здесь не бывает, он живет не здесь. А зачем Палеодор? – тараторила молодая фея Иустинья.
- Как это зачем? Я ж к нему! – встала в полный рост Аделина, оказавшись лицом к лицу с Дорофеей. Та была чуть пониже, и потому уткнулась носом прямо в надушенный шарфик гостьи.
- Нет, милая, Палеодор письменно только, а лицезреть его можно по особому распоряжению, если сам повелит. И противиться нельзя. Так уж. – Дорофея запричитала, забубнила что-то еще, и вышла в коридор, сотворяя движение рукой, отдаленно напоминающее крестное знамение, но только не крестообразно, а кругообразно - двумя пальцами, как староверы. Она обводила свое лицо по контуру и сдувала с пальцев невидимую пыль.
- Нет-нет, погодите, дорогие мои, так не пойдет. Иустинья! Скажи, как найти Палеодора, мне нужен именно он!
Иустинья вошла в комнату и присела на краешек стула. Дорофея оставалась снаружи, потеряв к Аделине интерес.
- Аделиночка, дорогая, вы только не волнуйтесь. Все сначала волнуются. Это суета в вас мирская кипит. Потом она угомонится, попритухнет, и придет умиротворение. А потом в душе будет радость. Вы главное не думайте много. Пусть все идет как идет. А Палеодору вы напишете ваши вопросики. Мы передадим. Он ответит, весточку вам лично рукой своей напишет. – Иустинья говорила тихо, нежно поглаживая Аделину по плечу, как ребенка.
- Приехали, - заключила Аделина, аккуратно убрав с себя руку феи. - Исцелять он меня на бумаге будет? – все-таки повысила голос она.
- Целительная сила не нуждается в материи, она через энергетические потоки к нам пробирается в душу. Но ты все поймешь потом, не суетись, милая. Все сначала вопросы задают, суетятся. А после погружения успокаиваются. – Причитала старшая, начиная тихонько тянуть за рукав младшую к выходу.
- Ах я милая, говорите? – язвила Аделина, вспоминая Сашку последними словами. Ей захотелось сейчас лежать на операционном столе в институте имени Герцена под ножом первого попавшегося хирурга, и чтобы он уже начинал удалять ей все плохое без всяких исцеляющих потоков и лишних вопросов. – Кто тут у вас главный? Кто начальник общежития? Старшая пионервожатая, воспитатель кто? Руководство зовите!
Лицо Аделины порозовело, кровь прилила, руки вздрагивали. Она подскочила и вынула из шкафа сумку, громко уронив какие-то металлические вешалки. Обе феи испуганно сорвались и умчались, спотыкаясь и путаясь в тяжелых юбках. Аделина пыталась наладить дыхание и старалась выдыхать медленно и много.
- Приехали, - опять произнесла она, успокаивая себя этим словом и пытаясь реанимировать телефон. Она твердо решила позвонить Ручкину и сообщить о своем решении госпитализироваться в институт.
В комнате, так и оставшейся открытой нараспашку, установилась полная тишина, которой не найдешь в городе. Тишина дачная, загородная, пряная. Непривычно легкая и невинная, как и эти две кулемы в юбках. Вот ведь что делает секта с людьми посреди двадцать первого века. А ведь они могли бы сейчас, - думала грустно Аделина, - в университетах учиться, диссертации писать, бизнес вести, детей рожать, на курорт ездить. А они в бушлатах двор метут.
Попытавшись заглянуть в окошко, Аделина поняла, что увидеть в нем что-то не получится, так как подойти близко к раме мешают шкаф и стол. Аделина пыталась представить начальницу этого религиозного общежития. Тетку лет пятидесяти, толстую и суровую надсмотрщицу, которая запрет ее здесь навсегда. А за побег будет сечь на конюшне. Она ждала, что вот-вот войдет кошмарная баба и займется ее перевоспитанием.
Но никто не шел. Аделина прилегла на кровать, продолжая напряженно ждать. И все равно никого. Можно было конечно попробовать сбежать, двери тут запирать не принято. И до ворот не так далеко.
Она снова принялась терзать телефон, хотела вызвать такси. Но связь не работала. Аделина поводила телефоном по сторонам, вышла в коридор и прошла его до конца – связь отсутствовала. Аномальная зона, бермудский треугольник. Палеодор наверное вместе с камерами и глушители сотовой связи не забыл поставить. «Ай да ясновидящий, ай да молодец!» - приговаривала Аделина, медленно изучая коридор на предмет связи.
Добравшись до большого во всю стену окна, она подошла и прижала лоб к стеклу, почувствовав приятный холодок.
За окном открывалась обширная зона наблюдения. Хозяйственные феи разошлись, и их заменили феи огородные, в замызганных фартуках и толстых резиновых перчатках, с лопатами, граблями и совками. Они занимались клумбой, удаляя с нее остатки осеннего сухоцвета и мусора, засыпая торфом и укрывая на зиму кусками черной ткани. И все в юбках, и все в платках. «Господи, как же он вас сюда заманивает?» - размышляла Аделина, рассеянно наблюдая за чужой работой.
Она все больше ненавидела этого загадочного ясновидящего, который мог превращать живых людей в идиотов, в истуканов, потерявших волю к жизни. Сашка еще как-то держался, наезжал сюда периодами, оставаясь все же в собственной колее, отдавая часть себя семье, ребенку, работе. Но ведь еще немного, и Палеодор его тоже сюда загонит вместе с Милой и Максимкой. И будут всей семьей клумбы ему копать и коврики чистить. Но ведь не бывает добровольного рабства. Здесь кроется нечто большее. Не может человек вдруг без причины взять и отдаться в руки мошеннику.
Телефон окончательно погас. Бежать некуда. Не идти же через лес пешком. Придется ждать начальство.
Поникшая поплелась Аделина в келью, села за стол и достала Мишины письма, развязала ленточку и разложила широким веером. Стала по датам проверять, по порядку перекладывать. И бережно держа в руках потертые листочки, читала.
Голова моя - темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: "Не поэзия - шваль!"
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял - невежда. К нечистому! Накося - выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
1909
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
