Но какая гадость чиновничий язык! Исходя из того положения... с одной стороны... с другой же стороны — и все это без всякой надобности. «Тем не менее» и «по мере того» чиновники сочинили
Обычный день, каких были уже мириады, нес обновление во все сферы жизни мира, считающего себя огромным, но преимущественно сосредоточенного в местах с централизованной канализацией и хорошим сигналом вайфая. Обновлялся бесконечный поток никчемных одноразовых товаров, обновлялись финансовые схемы, обновлялись рынки наркотиков и появлялись все новые виды боев без правил. Холодный свет энергосберегающих ламп подчеркивал стремление к минимализму.
Смурф с наслаждением поглощал из чьей-то банки остатки заварки. В животе урчало, он блаженно улыбался. Одутловатое сморщенное лицо выражало гримасу удовлетворения. По - сути было неважно чем заглушить это постоянно сосущее чувство пустоты внутри. Пустоты, что грызла ребра изнутри и не давала покоя. Эта незаполненность устраняла любые барьеры и Смурф следовал ей подобно детям, следующим за приснопамятным крысоловом.
«Пушкин» сидел в кабинете. Хотелось послать все к черту. Просто пойти посидеть на скамейке в парке, посидеть, не думая ни о чем. Являясь человеком не только образованным, но и обладающим определенным складом ума, он подсознательно чувствовал конвульсии хаоса прокатывающиеся по миру. Чей-то дьявольский замысел толкал весь мир в пучину безумия. Очевидный управляемый регресс прикрывался прорывными мало кому понятными технологиями, в которых было больше от оккультизма нежели от науки, искусство заменялось гротескным постмодернизмом. Разнообразие не связанных событий создавало те самые круги на воде. Все это накладывало свой отпечаток на все сферы жизни. Это действовало угнетающе. Все чаще он ловил себя на мысли, что, являясь психиатром, он видит вокруг все больше людей, которые представляют интерес для него именно с профессиональной точки зрения. И ему становилось от этого не по себе.
Савва с опаской стоял у кромки воды. Необычно темная вода(?) двигалась мерно, беззвучно. Савва посмотрел наверх. Где-то наверху ветви образовывали прогал, сквозь который виднелось небо. Вполне обычное. Савва потыкал палкой, проверяя дно. Ям вроде не было, можно было сделать первый нелегкий шаг и Савва, резко выдохнув сделал его. Нет, ничего не произошло. Ручей не поглотил его, ноги не вспыхнули, да и вообще чудес не произошло. Просто ступни ощутили приятную прохладу. Ширина ручья была шагов десять и пройти их не должно быть затруднительным. Продолжая проверять дно перед собой, Савва неспешно шел. Жидкость была странная, вроде вода, но текла подобно киселю, тягучими наплывами.
Наплыв какой-то белесой мути швырнул сознание вдаль и вверх. Воспарив легкокрылой птицей, камнем упал в саркофаг. Глаз открылся, второй - частично. С трудом приходило осознание. Какие-то мягкие неподатливые перегородки телескопически вырастали на пути хаотично мечущихся мыслей. Рука, испещренная точками ожогов, зудела. Попытавшись принять сидячее положение, Савва завалился. Собравшись с силами, предпринял вторую попытку. Успех. Мутило, от запахов становилось еще хуже, хотелось пить и есть все сильнее. Решил посидеть, потом перебираться в свою палату. Может ребята заглянут, помогут. Заглянут, помогут. Заглянут, помогут. Заглянут, помогут. Савва внезапно поймал себя на мысли, что что-то не так. Но эта мысль потихоньку упорхнула и Савва просто сидел, рассматривая противоположную стену. Незамысловатость этого занятия делала его необъяснимо легким, почти бестелесым.
- Дядь Сань, там Савва вроде очухался - Витькина голова возникла в дверном проеме.
Старый встал - Пойдем, поможем в палату перебраться.
Фактически взвалив Савву на плечи, доволокли до палаты, уложили на кровать.
- Давай, Савка, отходи помаленьку, вечером зайдем.
Ответом на пожелание был кивок, безучастный и механический.
- Чой-то совсем он неважный - Витька поделился впечатлением.
- А ты как хотел? Немудрено, Фюрер постарался. Бог даст обойдется - отрезал дядя Саня. Не успели дойти до своей палаты, как начался обед, пришлось разворачиваться.
Санька не было, Макс был по обыкновению молчалив. Только Витек тарахтел без умолку, старый не осаживал, понимал - волнуется, родителей ждет. Уже после обеда, сидя в курилке, дядя Саня поймал эту думку за хвост. Вот вроде он уже давно не пацан, да и вроде удивить больше нечем его в этой жизни. Ан нет, каждый раз удивлялся он этой детской открытой любви к родителям. Ведь встречал в жизни такое, что вроде ненавидеть должно заставлять, а вот поди ж ты. Маленькие человечки, столкнувшиеся с предательством, равнодушием, злобой продолжали тянуть ручки к тем, кого считали самыми близкими. В этом и была настоящая человечность, по глубокому убеждению дяди Сани.
