– Михал Иваныч, – сказал я директору в августе, – давайте создадим английский класс.
– Зачем? – он поднял страдающий утренний взгляд, будто штангу.
Директора, бывшего заврайоно, сослали в школу за алкоголизм. Все это знали, даже учащиеся. Таким зигзагом биографии в деревне никого не удивишь. По утрам Михал Иваныч работал с документами и сильно ценил одиночество. Самое время просить что-нибудь.
– Ну как же, вот смотрите, – злорадно начал я издалека, – я три года в школах, и ни дня не работал по специальности. Мой основной предмет – английский. А что я вёл? Алгебру, геометрию, русский, литературу, немецкий, физкультуру…
– Конкретней, – поморщился он.
– У нас в этом году большой четвёртый класс. Делим его пополам. Светлане Петровне – немецкую группу, мне – английскую.
– А где я возьму учебники? – он вздохнул. – Ладно, сделаем так: обзвоню несколько школ, может, есть излишки у кого – поедешь, заберёшь. Найдём достаточно – будет тебе класс.
Неделю я мотался по окрестным сёлам. Радовался нищей вольности ландшафта, запахам осени, пыли, коровьих изделий, болтанке дорог и спонтанности транспорта. Всё это было лучше участия в школьном ремонте. Каждый вояж приносил два-три относительно целых учебника. Тут отзвонилась Алакаевская школа, пообещав аж десять. Я вспомнил, откуда знаю слово «Алакаевка». В этом селе молодой В. И. Ульянов готовился экстерном получить диплом юриста. Но по специальности тоже не работал – известно, к чему это привело.
Шагаю на автобус, гружённый сумкой книг. В одном из дворов – нехорошие звуки: гармонь, женские визги, мат, и кого-то увлечённо бьют. Ускоряю шаг – как знал: выходят из калитки двое.
– Эй, стой!
Я – ценитель личного пространства. Общения с кем попало не люблю, из единоборств предпочитаю бег. Этих даже с грузом сделал бы легко. До остановки метров сто, а дальше? В поле? В лес? Два ярких представителя глубинного народа. У одного свежеразбитая губа, другой – в белой рубахе пузырём. Бухие до внезапной противоречивости.
– Ты кто, земляк? Откуда?
Всю жизнь на разных языках и территориях я слышу эти милые вопросы. Смысл их простой – ты здесь чужак, незваный гость. И думается: есть ли на земле такое место, где меня не спросят, кто я и откуда? Где во мне признают своего…
– Сам, – говорю, – давно хочу понять.
– Ты борзый что ли?
– Нет, просто умный. Учитель из Рождествена. Ездил в вашу школу по делам. Так я пойду?
– Прикольный чуфачок, а Фоф? – бубнит «губа». – Отмудохаем ефо на фякий сучай?
– Погоди, я Рождествено знаю, – говорит «рубаха», – у меня там родственник живет, шурин, брат двоюродной сеструхи, то есть муж. Весной на тракторе перевернулся. На гусеничном тракторе за самогоном ехал – ночью. Через овраг срезал, дебил…
– Не шурин, а деферь.
– Сам ты деферь! Сказал же: тракторист. Знаешь, учитель, Андрюху-тракториста?
– Кто ж его не знает.
– Во! Сразу видно – наш пацан. Пошли, брат, выпьем, у нас тут свадьба.
Выпить мне хотелось, но в другой компании.
– Спасибо, только книги отвезу и сразу к вам.
– Не-не-не, умник, прям сейчас!
И щупальца тянут, уроды…
Но – чудо: шум мотора, автобус! Без лишних слов включил четвёртую. Успел.
Я долго не решался написать об этом классе. Так помалкивают люди, найдя в захламленном чулане дверцу в идеальный мир. Слова «работа», «труд» здесь не годились. Происходившее, скорее, напоминало беззаботный флирт, когда, торопясь на свидание, ты знаешь, что любой твой жест, любое слово будут верными. Притом ты сомневаешься в реальности истории, даже находясь внутри неё. Дистанция в пару часов или метров немедля обращает её в сюр.
Демографический профиль села Рождествено определяли ближайшие госпредприятия: рыбсовхоз, спиртзавод и зона. Две четверти населения добывали выпивку-закуску, третья грела нары, последняя её стерегла. То и дело жители менялись ролями, что укрепляло общую гармонию системы. Пили в селе много, жили быстро, школа исправно готовила новых сидельцев, охранников и заводчан. Вероятность найти в такой школе класс, свободный от гопоты и придурков, была отрицательной. Шанс собрать двенадцать ребятишек, увлечённых английским языком, – нулевым. Тем не менее дважды в неделю я сквозь волшебную дверь проникал из мира абсурда и зла в цитадель комфорта и смысла. В класс, где можно отдать талантливым детям то, что им хочется взять.
Мой интерес к английскому всегда был прагматическим, лишённым эстетики, тем более метафизики. Я учил его, преодолевая скуку и лень, ибо рано смекнул, что однажды он станет средой обитания. Десятилетия совместной жизни не сделали нас идеальной парой. До сих пор английский часто кажется мне шифром, баловством, которое в любой момент окончится, и все заговорят по-человечески.
Иняз объединил меня с людьми другого склада. Чужой язык давался им легко и радостно, как припоминание езды на велике или знакомого некогда города. Я объяснял это капризом одарённости, поскольку близко знал двоих – типичных раздолбаев. Иного объяснения просто не было. Идеи реинкарнации, параллельных вселенных казались тогда чепухой. Лена Чистякова пошатнула мой рационализм.
Досадно устроена память: заботливо хранит фамилии всех школьных хулиганов, их лица, имена. А из класса мечты помню только Лену. Заметил я её не быстро: таких учителя и одноклассники не видят. Унылая форма, светлые косички, в облике нечто ускользающее, лисье. Но всегда поднятая рука. И шеренга пятёрок в журнале. Из любопытства глянул другие предметы: четвёрки в основном. К зиме я понял, что она не делает ошибок ни устно, ни письменно – нигде. И всё-таки Лена терялась на фоне бойких и смышлёных одноклассников. Её голос был тише, рука – одной из. Пока не стала единственной.
Шёл обычный в этом классе удивительный урок. Занимались темой «Город». Лексика, повтор, описания картинок, вопросы, текст на дом. Приготовился читать, вдруг Лена тянет руку.
– May I read it?
– You? But this is a new text. It’s for reading at home.
– Я его уже читала.
– When?
– Yesterday.
Зависаю на секунду. И слышу невероятное:
– Please. I can do it, trust me.
Фраза «trust me» была, конечно, слуховой галлюцинацией. Не мог её произнести ребёнок, знакомый с английским меньше года. Она из слишком разговорных и естественных. Уровень свободного, как воздух, языка. Послышалось. Забыть, не отвлекаться.
– Okay, – я кивнул. Лена начала читать.
Люблю учебники Старкова и компании: мир дисциплинированных юных пионеров, а также их родителей – высоких, круглолицых, белозубых и румяных. Эти прекрасные люди живут на улицах Ленина и Горького, просыпаются в семь, делают гимнастику, моют руки, лицо и за ушами. Позавтракав, идут на фабрики и в школы, где у них всё замечательно. Вечерами, сидя на диванах, читают каждый свою «Правду». Иногда говорят языком недоделанных роботов.
Чтение Лены в тот день заслонило убожество текста. «Как» победило «что», звук аннулировал смысл, талант выиграл конкурс красоты. Она всегда читала хорошо, но тогда – на грани объяснимого. Произношение стерильно, интонации точны. Если это мои скромные уроки, то я, пожалуй, – гений. Заслушался, однако текст сканирую и вижу на подходе каверзное слово, что-то вроде «city», два исключения на четыре буквы. И вспоминаю, что это слово я с детьми не разбирал! На прошлом уроке или сегодня – забыл, пропустил непонятно как. Сейчас услышу «кайти» или «кити» и с облечением выдохну. А если прочитает верно? Промолчать? Спросить? Готов ли мозг принять ответ?
Она прочитала верно. Я малодушно спросил о другом.
– Thank you, Lena, excellent reading. Does anyone help you with English? Maybe, your elder brother or sister?
– I don’t have a sister, – ответила Лена, – and my brother, he…
– Её брат в тюрьме сидит, – встрял кто-то из мальчишек.
– Не в тюрьме, а в колонии, – строго поправила Лена.
После звонка я окликнул её.
– Слушай, Лен, извини насчёт брата.
– Ничего, – сказала Лена, – поделом ему. Мама с ним измучилась.
– А кто твоя мама?
– Библиотекарь, здесь, в школе, и в клубе ещё.
– А папа?
– Он в Сургуте на шабашках, редко приезжает. Недавно привёз мне оленью шкуру, большая, спать можно, только пахнет собачатиной… Вы не думайте, мне с английским никто не помогает. Я сама читаю вслух и про себя. Просто нравится, классный такой язык! Я весь учебник уже прочитала. Мама достала пластинки английские, слушаю их перед сном. Хотите, наизусть перескажу?
Я подумал: зачем оно мне? К чему здесь этот супер-ребёнок? На мне теперь ответственность, долг или что? Знак не уходить из школы? Но остаться исключено, мир устал меня ждать. Вдобавок, дар такого качества не может быть случайным. Он всяко не пропадёт.
Следующей осенью я уезжал в Москву. У вокзальных касс меня окликнул человек. Я узнал бывшего коллегу географа Ивана. Он не спешил, я тоже, мы зашли в буфет. Географ рассказал школьные новости: достроили теплицу, сел завхоз, Михал Иваныч жив…
– А что английский класс? Закрыли?
– Ага, грызёт тебя, – он усмехнулся. – Не закрыли.
– И кто ведёт?
– Библиотекарь, Нина.
– У неё же нет образования.
– Не знаю, как-то там устроили. Я сильно не вникал.
Недавно я отыскал в сети древний учебник английского для четвёртого класса. Так вот, слова «city» там нет. Тема «Город» есть, а «city» нет. Занятно фантазия штопает память.
