И вот, небольшая гостиничка во Власюках, в здании, которое уже начало переоборудоваться под струю и носило гордую вывеску “Императорскiй ПоездЪ. Постоялый ДворЪ и ТрактiрЪ”.
И как-то быстро у них там, в пампасах, всё сладилось. Зашёл Коля первым же вечером в номер к Шурочке, да до утра и остался.
Но, между закатом и рассветом, произошёл у них там, в горизонтальном интересном положении, не менее интересный разговор.
– Из чего ваять, Сашок? Да ты, милая, и впрямь деревня, прости за комплимент. Не из чего мы ваять не будем.
– Это как, Коль?
– Да так, Саш. Когда люди смотрят на скульптуру, али памятник какой, они что видят?
– Как что? То, что сваял скульптор, то и видят. Материал какой-то, чему нужную форму придали. Отсекли, тыкскыть, лишнее. Камень, бронзу, гипс…
– Саш, нет. Материал оно хорошо, но это ж прошлый век. Даже я б сказал, средневековье. Они видят свет, отражённый от материала. От которого отсекли всё лишнее. Понимаешь?
– И чё?
– А то, Саня, что мы свет и сваяем. Зачем ещё с материалом возиться? Свет-то оно как-то попроще. Никто ж там не подойдёт, не пощупает.
– Н… гуу… а это как?
– Значт, действуем так. Ты завтра езжай в Питер, погуляй там маленько. Главное, в Москву не показывайся, чтоб Красимир не увидел случайно. А я сгоняю в Казань, дальше по этому царскому тракту. Там у меня приятель живёт, китаец. Хунь Вэй. Я с ним ещё до архитектурного в Бауманке учился. Он нам сваяет что надо. Мы с ним такие штуки делали.
– А… можно с тобой? Я не хочу в Питер.
– Нет, со мной нельзя. Не хочешь к папе-с-мамой, оставайся тут, жди меня.
– Ладно. Я съезжу домой. Приезжай только поскорей, Коль.
– Саш. Сегодня какое? В общем, восемнадцатого я тут как штык. Будь тоже. Номер не сдавай. Мы ещё в нём поваяем. Или поваляем.
Восемнадцатого они встретились на этой же условленной кровати. Потом взяли такси и поехали на Лукоморский утёс по раскисшей от прошедшего ливня грунтовке. У Коли с собой были гвоздодёр и большой бумажный свёрток с чем-то интересным. Саше был доверен Колин ноутбук в чемоданчике.
На подъезде к утёсу Коля отпустил такси. Гвоздодёр со свёртком пришлось нести в руках.
Дальше было так. Коля взбирается на трёхметровый стоунхэндж и гвоздодёром отламывает блестящую гранитную плиту от природных камней, составляющих постамент. Её примазали ещё приснопамятные Федя с Ровшаном. Плита с грохотом летит вниз, далее катится по склону утёса и плюхается в Волгу. Следующей манипуляцией Коля внизу разворачивает свёрток и извлекает точно такую же блестящую гранитную розовато-чёрную плиту, весящую гораздо легче той, что упала в воду. Лезет опять вверх на постамент, наносит на плиту несколько ляпков какого-то суперклея и водружает плитку из свёртка на место демонтированной. Сплясав на плите джигу, Коля спускается вниз и утирает пот со лба.
– Вот и всё, Сашок. Дело сделано. Сейчас только настроим эргопараметры.
Шурочка смотрит на приятеля с восхищением и любопытством. Больше с восхищением, чем с любопытством, ибо свято верит, что Коля зря ничего не делает. И слов на ветер не бросает.
А того тем временем постиг творческий экстаз. Дабы не погрязнуть в скучной рутине провинциального ваятеля, он решил разнообразить тёмно-серые будни и окрасить их в пикантные оттенки.
– Саш, давай-ка разденемся. Совсем, да. Тёплая ночь позволяет. Вот. Теперь лезем на постамент. Да, именно в таком виде и лезем. Кого стесняться? Почему ночью? Саш, метрики настраиваются с учётом подсветки в тёмное время. Потому и ночью.
– А как эта каменюга твоя называется, Коль?
– Это АВАЛАМАДАДРРА называется. Антивандальная автономная лазерная матрица датчиков дифракционно-рефракционного растра. Ну, типа старинной голограммы. Только более крутая. Даёт картинку автономно, видимую и днём и ночью, и сквозь снег и сквозь дождь. Заряжается от дневного света и тепла постамента, если тот нагреется. Надеюсь с товарищем Хуном нобелевскую премию за неё получить, не меньше. Шутка.
Они, немного грязноватые от склизкой почвы, забрались на самый верх. Коля нежно поставил партнёршу на установленную конструкцию.
– Теперь обнимаемся и нежно целуемся. Нас сейчас снимает камера, фиксирует общую постановку картины. Вот так. Я выберу из серии самую подходящую картинку и приведу её к нужным параметрам. Как тот император должон стоять. Программа такая, Саш.
Внизу нежно целовали берег небольшие волжские волны.
– Так… аккуратно спускаемся вниз. Не бойся, я страхую. Щас погуглим, какой это был самодержец и пристроим его заместо нас на постамент. А пока, Саш, эргометрия – надо ввести рост, осанку, наклоны разные, оси, напряжённости, девиацию, крены, дифференты, тангаж, развал-схождение (ха-ха!). Вот так… Матерьяльчик какой нам придать? Гранит, бронзу? Нет! Мрамор! Вот с таким отливом. И такими прожилочками… Как у Завгара стол…
Коля в обнажённом виде склонился над ноутбуком и с высунутым языком колдовал над образом.
– А вот и мы.
Коля нажал финальный Enter. Над постаментом вспыхнули Коля и Саша аки живые.
– Эта картинка постановочная. Хотелось бы, чтоб мы тут так и стояли, да что поделаешь… профессьон дефуа… Император за нас постоит. Сейчас только довершим наш творческий порыв телесным упокоем, и поставим царя. А то что-то мешает, честное слово. Упираюсь во что-то постоянно.
И тут он совершил непоправимое. Он взял Шурочку за руку, и пошли они под Лукоморский Дуб. Легли наземь, в траву, совершать движения любви.
Нет, конечно, не эти движения были судьбоносные для власюковских Ромео и Джульетты. Но именно они совпали, видимо, с незримыми силами, подмывавшими тот пласт утёса, на которых стоял вековой Лукоморский Дуб. Но надо же так случиться, что огромный кусок обрыва под действием подземных вод и наземных ручейков после ливня низвергнулся в Волгу именно в этот трагический момент.
Потоки камней, грязи, воды неудержимо устремились вместе с куском утёса вниз, на нежно целующие берег волжские волны. Колю с Сашей смыло и погребло под рухнувшей глыбой безвозвратно.
Вместе с глыбой устремился вниз и символ Власюков, Лукоморский Дуб, и Колин ноутбук с управляющей программой. Моментально исчезли с лица земли дорожка, по которой люди ходили на утёс любоваться дивным волжским пейзажем.
Только светящийся монумент обнимающихся юноши и девушки в чём мать родила остался на своём месте. Эту часть утёса стихия даже не поколебала.
