Случается, встретятся двое лет эдак через десяток-другой и, едва узнают один одного, хоть бы в прошлом они приятелями были не разлей вода. Оглянут они тогда с головы до пят друг друга и удивленно подумают: «Эк, как, братец ты мой, годы рьяно над тобою поработали». Никакого злорадства при этом в душе не проснется, и, даже если в прошлом между ними случались обиды и ссоры, то чувство такое теперь будет, словно все эти неурядицы с другими людьми имели место. Такое вот происходит в пору, в которой помнит человек, что черте когда было, а то, что накануне случилось у него нередко из памяти, как корова языком слизнет. Если, к тому же, на ум придут им кое-какие проделки, что совершаются только в молодости, то и вовсе почувствуют себя такими закадыками, хоть и не расставайся теперь никогда.
Правда, обернется такая встреча продолжением давнего спора может и после обмена мнениями разойдутся двое, только ожесточившись сильнее и крепче уверясь в своей правоте, сожалея, что нельзя заглянуть в чужую душу и посмотреть, что там на самом деле творится. Случается и такое… Взять вот Снегирева Павла и Моисеева Виктора. Уж какими они друзьями были, а поди ж ты, как сложились у них отношения.
Теперь уже в совершенно незапамятные времена эти двое приятельствовали и не то, чтоб это было какое-нибудь шапочное знакомство, а, казалось, дружба навек – такое расположение долгое время они друг к другу испытывали. Работали они инженерами в конструкторском бюро оборонного завода в старинном городе Казани, а до того годом раньше один и тот же институт окончили.
Теперь вот, хочешь не хочешь, а кое-что освежить в памяти не помешает из российской действительности семидесятых годов прошлого века, когда во многих умах зародилось подозрение, а не заводят ли власти предержащие мало-помалу страну в тупик. Снегирев как раз оказался в числе тех, кто заразился новым поветрием, и не замедлил, конечно, поделиться своими сомнениями с приятелем, резонно полагая, что товарищи для того и существуют, чтобы абсолютно свободно обмениваться мнениями на какие угодно темы, а иначе какой смысл в том, что называют дружбой.
Мысли его, однако, Моисееву не понравились. О чем он не замедлил сообщить товарищу, прибавив раздумчиво, что, если тот не верит, о чем пишут газеты, то сам он в правдивости их ничуть не сомневается.
Несмотря на то, что с каждым разом он повторял эти слова все с более угрюмым и решительным видом, Снегирев не придал им никакого значения и меняться не собирался, отмахивался от Виктора как от назойливой мухи, мол, мели Емеля, и однажды услышал решительную речь:
- Ты, как я погляжу, совсем берега потерял и, похоже, не остановишься, если тебя не остановить. Смотри, я тебя серьезно предупредил.
На эти слова Снегирев тоже не обратил внимания, а напрасно.
Тогда в моду входили «комсомольские прожекторы» - щиты, сделанные из деревянных реек и фанеры, на которые вывешивали заметки про всякие нарушения трудовой дисциплины и нетерпимые случаи в производственной практике. В том конструкторском бюро тоже такой щит имелся и ответственным за него был ни кто иной, как Снегирев, и вот на общем собрании конструкторского бюро Моисеев как-то попросил слова. Встает он и говорит, не мешает-де повнимательнее присмотреться, кто и какими заправляет общественными организациями.
- Взять комсомольский прожектор. За главного там Снегирев, человек с откровенно неустойчивыми политическими взглядами. Я думаю, на его месте должен быть тот, кто руководствуется в жизни более ответственными понятиями.
Тут он садится и воцаряется на какое-то время мертвая тишина, потом берет слово один из конструкторов, за ним другой, и оба говорят, что ничего подобного за Снегиревым они никогда не замечали. На что Моисеев тут же отвечает:
- Что вы можете о нем знать, если у вас с ним всех дел здравствуй-прощай. Ну и, по работе еще, конечно, а его не один год наблюдаю в близком знакомстве.
От этих его слов Снегирев впал в совершенный ступор и сидел как в воду опущенный – от кого-кого, а от старого приятеля он никак не ожидал такого услышать. Мало того, на душе у него захолонуло, что как кто-то из начальства поведется на слова Виктора.
Времена тогда, хоть и были полиберальнее прежних лет были, но усомнившемуся в незыблемой правильности советской власти поплатиться кое-чем все равно бы пришлось, а Снегирев как раз собрался поступать в аспирантуру. Тут поневоле призадумаешься, какую тебе характеристику дадут с места нынешней работы, хотя вроде как не политикой задумал ты заниматься, а далекой от ее темных дел таким разделом физики, как электродинамика.
Сгоряча он собрался было тут же, после собрания, сказать Моисееву все, что думает о его поступке, но потом поостыл и по здравому размышлению решил, отныне попросту не иметь с ним ни дел, ни тем более откровенных разговоров, да и вообще, отныне лучше держать язык за зубами и не распахивать перед кем попало душу, даже будь он хоть каким тебе расприятелем. Так он и сделал.
Надо сказать, что Моисеев попытался объясниться с ним: остановил на работе как-то раз его в коридоре и спросил:
- Обиделся? Зря. Можешь, что хочешь думать, а я сказал, что считал нужным для дела. Не за глаза ведь сказал, в твоем присутствии.
В ответ Снегирев постучал себя пальцем по лбу, махнул рукой и пошел своей дорогой. Вот такой разговор у них получился.
Вскоре они и вовсе видеться перестали: Снегирев поступил в аспирантуру и, само собой, у него совершенно изменился круг общения, да и жили они, к тому же, в разных концах города.
2
С тех пор, когда он раз и навсегда раздружился с Моисеевым, много воды утекло. Словом, прошло столько времени, что если и вспомнит Снегирев впечатляющую речь Моисеева на памятном собрании, то улыбнется, качнет головой и подумает: «Интересно, чтобы он сегодня сказал, коммунистическая задумка в небытие канула?» И что вы думаете, представился ведь ему однажды такой случай.
В мае случается так, утром проснулся, а за окном уже настоящее лето: деревья все в свежей зелени, на чистейшей лазури неба ни облачка, и, главное, тепло как! В такое-то время пройтись – одно удовольствие. Вот Снегирев и отправился по образу пешего хождения в институт. Идет он и на девушек в летних платьицах поглядывает с интересом. Вдруг видит, навстречу ему мужчина в годах: борода по грудь, а волосы, хоть и сединой побиты, да и нет в них прежней, силы, на плечи прядями падают. На такую личность и не захоти обратишь внимание. «Что за блажь зарасти как леший?» - невольно подумал Снегирев и вроде как что-то знакомое почудилось ему в этом человеке. Так бы они и разошлись, но поравнявшись бородач неожиданно бросил:
- Привет, Пашк!
От неожиданности замер как вкопанный Снегирев. Незнакомец тоже остановился напротив его и смотрит насмешливо:
- Что? Не узнал?
Снегирев пригляделся хорошенько и не то подтвердил, не то озадачился:
- Моисеев?!
- Он самый, - заверил бородач.
Увидь заранее Моисеева, да узнай его, скорее б всего обошел его Снегирев десятой дорогой, но раз уж довелось оказаться лицом к лицу с ним, хочешь не хочешь, а поддерживать пришлось разговор.
- Видок у тебя, будто из леса только что вышел.
- Смотрю у тебя также все хиханьки да хаханьки. Полюбопытствовал хотя бы, для чего мужчине дана борода, а заодно и про волосы разузнал. Сейчас информации в интернете пруд пруди, не ленись только. Вижу, ты до сих пор гладко бреешься, да и стрижка у тебя короче некуда. Зря! Борода сбрита – честь потеряна. Так наши предки считали. Не без толку она нам дадена.
- В таких вопросах плохо я разбираюсь, - развел руками Снегирев.
- Понимаю, - криво усмехнулся Моисеев, - засасывает рутина быта, а нет бы в смысл углубиться очевидных вещей, - и ведь как говорил он: каждое слово произносил веско и с таким убеждением, что, будь на месте Снегирева другой человек, невольно бы призадумался тот, а не таким ли способом стоит самому образовать отмеренную ему оставшуюся жизнь. – Волосы, они хранители информации. Состриг их и всю память свою о прошлом отсек, да в придачу и кое-какую силу теряешь. Тебе, как человеку науки, стыдно об этом не знать.
При других обстоятельствах Снегирев, скорее всего оспорил, на его взгляд, такие дремучие утверждения, но, глядя на самобытный вид Моисеева, эта мысль даже не возникла, но и слушать не сообразные с его образом жизни поучения охоты ни капельки не было. «Вроде, дело опять идет к большой ссоре», - решил он и, чтобы не испытывать судьбу, глянув на часы, сделал вид, будто спешит по своим институтским делам. Руки напоследок подавать он не стал, кивнул, бросив короткое: «Пока», - и пошел своей дорогой, а когда приятель из далекого прошлого позади остался, подумал с досадой: «Хоть убей не пойму, отчего человеку этому про бороду и волосья интересно, а про детей и внуков дела нет?», и весь оставшийся путь до института нечаянная встреча не выходила из головы Снегирева: то какие-то слова Моисеева вспомнит, то непреклонный взгляд его зеленых глаз помянится, а то, как живого, представит перед собой бывшего приятеля и удивленно мотнет головой, что, мол, за человек, лишь бы себе весомое место среди людей определить. Ну, а с другой стороны, кому не нужна твердая точка опоры в жизни?
Уже довольно лучший путь не зная,
Страстьми имея ослепленны очи,
Род человеческ из краю до края
Заблуждал жизни в мрак безлунной ночи,
И в бездны страшны несмелые ноги
Многих ступили — спаслися немноги,
Коим, простерши счастье сильну руку
И не хотящих от стези опасной
Отторгнув, должну отдалило муку;
Hо стопы оных не смысл правя ясной —
Его же помочь одна лишь надежна, —
И тем бы гибель была неизбежна,
Но, падеж рода нашего конечный
Предупреждая новым действом власти,
Произвел Мудрость царь мира предвечный,
И послал тую к людям, да, их страсти
Обуздав, нравов суровость исправит
И на путь правый их ноги наставит.
О, коль всесильна отца дщерь приятна!
В лице умильном красота блистает;
Речь, хотя тиха, честным ушам внятна,
Сердца и нудит и увеселяет;
Ни гневу знает, ни страху причину,
Ищет и любит истину едину,
Толпу злонравий влеча за собою,
Зрак твой не сильна снесть, ложь убегает,
И добродетель твоею рукою
Славны победы в мал час получает;
Тако внезапным лучом, когда всходит,
Солнце и гонит мрак и свет наводит.
К востоку крайны пространны народы,
Ближны некреям, ближны оксидракам,
Кои пьют Ганга и Инда рек воды,
Твоим те первы освещенны зраком,
С слонов нисшедше, счастливы приемлют
Тебя и сладость гласа твого внемлют.
Черных потом же ефиоп пределы,
И плодоносный Нил что наводняет,
Царство, богатством славно, славно делы,
Пользу законов твоих ощущает,
И людей разум грубый уж не блудит
В грязи, но к небу смелый лет свой нудит.
Познал свою тьму и твою вдруг славу
Вавилон, видев тя, широкостенный;
И кои всяку презрели державу,
Твоей склонили выю, усмиренны,
Дикие скифы и фраки суровы,
Дав твоей власти в себе знаки новы.
Трудах по долгих стопы утвердила,
Седмью введена друзьями твоими
В греках счастливых, и вдруг взросла сила,
Взросло их имя. Наставленный ими
Народ, владетель мира, дал суд труден:
Тобой иль действом рук был больше чуден.
Едва их праздность, невежства мати
И злочинств всяких, от тя отлучила,
Власть уж их тверда не могла стояти,
Презренна варвар от севера сила
Западный прежде, потом же востока
Престол низвергла в мгновение ока.
Была та гибель нашего причина
Счастья; десница врачей щедра дала
Покров, под коим бежаща богина
Нашла отраду и уж воссияла
Европе целой луч нового света;
Врачей не умрет имя в вечны лета.
Мудрость обильна, свиту многолюдну
Уж безопасна из царства в другое
Водя с собою, видели мы чудну
Премену: немо суеверство злое
Пало, и знаем служить царю славы
Сердцем смиренным и чистыми нравы.
На судах правда прогнала наветы
Ябеды черной; в войну идем стройны;
Храбростью ищем, искусством, советы
Венцы с Победы рук принять достойны;
Медные всходят в руках наших стены,
И огнь различны чувствует премены.
Зевсовы наших не чуднее руки;
Пылаем с громом молния жестока,
Трясем, рвем землю, и бурю и звуки
Страшны наводим в мгновение ока.
Ветры, пространных морь воды ужасны
Правим и топчем, дерзки, безопасны.
Бездны ужасны вод преплыв, доходим
Мир, отделенный от век бесконечных.
В воздух, в светила, на край неба всходим,
И путь и силу числим скоротечных
Телес, луч солнца делим в цветны части;
Чувствует тварь вся силу нашей власти.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
