Мы ехали к бабушке в Орск. Папа, мама, двенадцатилетняя я, братишка трех лет.
Конечно я не помню - как так получилось, что мы, приехав в Саратов, провели там на вокзале несколько дней.
Папа бился в кассах за билеты, которых не было в продаже. Кассы открывались время от времени при поступлении мест.
Лето. Пыль. Духота. Братишка, раскис первым. Ныл. Цеплялся за папу и маму. Ничего не хотел.
Жили мы эти несколько дней на вокзале. И далось нам это очень тяжело. Порядки были строгие - на лавках, чудесных желтых деревянных полированных лавках, выгнутых в форме волны, лежать было категорически нельзя. Даже ночью.
Чтобы пассажиры не расслаблялись по залу ожидания ходили милиционеры и тормошили прилёгших
- Гражданочка, садитесь, нельзя, нельзя лежать!
- Гражданин, встаньте, это не гостиница.
Ну и в таком духе - всю ночь по кругу.
Днём мы дежурили у касс, вдруг "выкинут" билеты. Давка там стояла сумасшедшая, стоило открыться окошку. Все сбивались в кучу и правдами-неправдами пытались добыть билет, если не прямой, то хотя бы чуть подходящий по направлению, чтобы уехать наконец-то из этого неприветливого саратовского железнодорожного царства.
От духоты и невозможности выспаться мне становилось всё хуже. Я ничего не помнила, всё что давали мне в руки теряла. Один раз умудрилась высыпать из внутреннего кармана папиного пиджака, сунутого мне подержать, оба его паспорта, загранпаспорт с которым он ходил в рейсы, и наш - "серпастый молоткастый".
Папа с мамой в этот момент мыли у случайной колонки в сквере попу брата, беднягу расслабило страшно из-за сложностей путешествия.
Хорошо что прохожий увидел, не поленился, подошёл, поднял и отдал папе.
Мне конечно попало. Но я была уже от двух бессонных сидячих ночей в таком состоянии, что мало что соображала. Родители шумели на меня... Но...
Когда вам двенадцать лет и вы несколько дней толком не спали - мало что может вернуть к реальности.
Я как-будто плыла в каком-то киселе - плохо слышала, неправильно реагировала, даже плакала.
Потом пришла третья ночь на вокзале. Я уже потихоньку сползала на лавку, чтобы хоть чуточку поспать лёжа. Отец меня поднимал. Надо было не привлекать внимание милиции, бродящей дозором, чтобы мама и брат могли полежать на лавке. Брат был для мамы проходным билетом на плацкарт, пусть и очень жесткий)).
- Ты же большая. Держись. А если ещё ты ляжешь, то маму с Сережей поднимут...
Я села. В голове шумело. И первый раз в жизни я узнала как она болит, нудно так, зло, словно шурупы в затылок и виски заворачивают.
От всех перенесённых сложностей в эту ночь у меня открылось очень сильное кровотечение из носа. Никогда такого не было. Я даже захлёбывалась и фыркала кровью.
Родители перепугались и рассердились сильно, потому- что я запачкала кровью не только себя но и пол, лавку, какие-то вещи...
- Нужно же хоть немного соображать!
выговаривал мне папа.
А с этим конечно были проблемы. Я так устала, и так перепугалась, что не до соображения мне было.
Прибежала какая-то медработница, поглядела на меня
- Ничего страшного - просто переутомление.
И мне было разрешено официально лежать на гладкой лавке-волне сколько захочется. Это было здорово.
На следующий день из битвы у касс, изредка всё-таки выплёвывавших какие-никакие билеты, папа вернулся победителем.
- Едем послезавтра.
И, поскольку появилась определённость - сразу стало как-то легче - "нам бы только день простоять, да ночь продержаться".
На радостях весь вечер мы провели на привокзальной площади, где взяли в прокат игрушечную педальную "Волгу", на которой с восторгом катался Серёжа. Он был ещё мал, не все соображал про педали, но мы помогали, а я так даже завидовала чуток. Но мне бы и не вместится было, совсем для маленьких машинка.
Нам оставалась до поезда прожить на вокзале ещё сутки, и мы решили использовать их с толком(до этого-то не могли, были привязаны к кассам).
В отличном настроении спустились вниз, к Волге, купили билеты на катерок, и поехали на дальние пляжи. Очень там мне понравилось. Правда, нас предупредили, что заходить в воду надо не спеша, осторожно щупая дно ногами - много посторонних предметов, встречаются и опасные.
Мне вручили Серёжу, и я осторожно, внимая советам, искупала его в пресной, непривычной для меня на вкус воде(мы же морские, вернее прибрежные жители, и вода наша вкусно солёненькая, а тут просто преснятина какая-то).
Отдав братика родителям, разбежалась, скакнула, и тут же рубанула себе ногу какой-то железкой. Кровищи...
Сперва обалдела. Потом ногу перевязали в медпункте(был там такой). Ничего. Зато смыла эту пыль нескольких дней, от которой зудело тело.
Назад возвращались вечером. Было прохладно, чуть сжалилась над Саратовом погода, ну, и над нами само собой.
Вышли на набережной. А к вокзалу подъем. И так здорово, красиво. Зелени, мне запомнилось - много. Подъём довольно крутой, не туристический, горный, конечно, но длинный.
Вот дошли мы до середины его, до вокзала ещё идти, а вдруг - пение многоголосое. И такое чудесное. Кажется, что звук снизу вверх, в небо, поднимается... Вечер сиреневый такой, тихий.
- Что это, папка?
Отец головой повертел
- Не знаю, говорит.
А женщина, что рядом с нами шла, местная видимо, взрослее моих родителей намного. Улыбнулась она
- Молодежь))). Это в храме поют, а звук вверх поднимается.
И вечер такой спокойный сразу стал. Духота куда-то делась, видимо там наверху подправили что-то в атмосфере, чтоб не мучить саратовцев и их невольных гостей-пленников...
А на следующий день мы уже катили на поезде в сторону оренбургских земель.
И впервые увидели верблюдов не в клетке жуткого зверинца, который приезжал к нам в Геленджик иногда, а спокойно, с достоинством идущих, забавно и важно выставляющих ноги, с таким замечательными шишковатыми бабками суставов.
Увидели юрты, и их хозяев, одетых в бархатные зеленые штаны и лиловые, бархатные же камзолы, или как назвать, даже не знаю.
А потом был Орск. И любимая моя бабушка, и весёлый дед.
И мои непутевые родители, которые, оставив нас с бабушкой, поехали на пляж у Старого города, а возвратился только отец.
Бабушка перепугалась, но папа сказал, что все в полном порядке,просто пока они купались, у мамы украли платье, и она сидит там теперь и ждёт, пока папа привезёт другое.
Такое было замечательное путешествие, правда, с муками в Саратове. Но их искупил тот вечер, и те дивные звуки, что поднимались от церкви вверх, в город.
Спасибо, Борис. Да я этими рассказиками и не претендую на что либо. Просто вспомнились те сложные дни в Саратове и захотелось написать. А священников и других церковных служителей у меня в родне - да, просто огромное количество. Большие династии Петропавловских, Соловьевых, Богословских, Воскресенских и проч.
Привет, Арина...доброе и мягкое...чуть подправь диалоги, они нарушают замысел. В целом понравилось, милая. Удачи
Да, Арина, обязательно "подправь" концовку. Сделай её якобы с третьей стороны...
Арина, просмотрел диаого ваш с Борисом, он на редкость честен во время Оценок и добавлю, что когда поэт умеет, непредвзято, и не переглядываясь на чужое, Оценивать, т.е. не просто "нравится" иль "нет", НО ПОЧЕМУ ДА, ИЛИ НЕТ! И тут то без мозгов не обойтись и главное: ОЦЕНЩИК ДОЛЖЕН СТАРАТЬСЯ ЛЮБИТЬ ТО, ЧТО ОЦЕНИВАЕТ, не себя, но ЖИВО-СЛОВОПИСЬ!
Пожалуйста и обязательно опиши своих Служителей Религии, в те времена выговаривать Понимание "О ГОСПОДЕ" было почти что подвигом!
Напиши про них, без отсебячины, без сентиплаков, без доказательств боли и радости...просто, о них, малую историю "чёрных платьев" и тотального одиночества...
Борис прав, есть у тебя почерк-ну вот и дерзай...помогу, как зритель сопереживающий
Спасибо Вам, Митро, большое. Серьезную работу предлагаете мне сделать. Я уже давно этого хочу, но пока не решаюсь. Надо ещё к этому персоны Родословной свести, на свои места всех поставить по годам. И о многих из них есть что сказать, но уж серьёзная работа - пока боязно.
Арина, милая, вы не так поняли, я предложил не диссертацию верификации родственников-молящихся, но новеллу, рассказ, историю, не надо никого никуда да по годам ставить, это чкшь и будет впустую, опиши историю, человеков, поступки, мировозрения, проьиворечия, отношения без цифр и тригонометрии...попробуй не думать про кого, но что и как...
Я поняла Вас, Митро. Про "ставить по годам" - это для личного пользования и понимания кто есть кто. Чтобы писалось внятнее, без сумбура.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.