На пятом этаже пятиэтажного дома в квартире 63 жила простая женщина Вера. Она была довольно-таки пожилая и страдала астмой. У неё часто случались страшные приступы. Когда она на пятом этаже задыхалась в голос, слышно было на первом. По одну сторону от Веры, в квартире 62, жила глупая женщина Галя. Тоже пенсионерка, но помладше. И дочка у Гали была глупая и толстая. И зять тупой, и внучка тупая и наглая. И дом, как сарай, и клеёнка на столе липкая. Ещё Галя была жадной, сварливой и подозрительной. Потому что если бы она была добродушной и доверчивой, люди бы думали, что она глупая, а так - обыкновенная. Обычно Галя приходила к Вере и ждала в назначенный день визита почтальона с пенсией у неё.
Рядом, по другую сторону от Веры, в квартире 64, жила третья женщина, которую я не помню, как звать. Она тоже получала пенсию, но редко на дому, чаще сама приходила на почту. С соседками она мало общалась, а те никогда не знали, где она. Люди считали её если не умной, то образованной. Эта третья женщина была замкнутая и вообще из другого социального слоя. Не то чтобы совсем из другого, так, на полслоя повыше, может на треть. Но из-за этого она уже не знала, о чём говорить с глупой Галей и простой Верой и по-моему, вообще их избегала.
У Веры, при очень скромной обстановке, всегда было чистенько и кое-где даже накрахмалено. Только потолок тёк постоянно и на нём за годы разросся огромный грибок. Сын Веры, пьющий язвенник, иногда бывал дома и ничего не делал, а чаще где-то шлялся. Двери в квартиры Гали и Веры на замки не запирались. Когда у Веры случался очередной приступ, Галя выбегала из свой квартиры и бросалась на помощь, как умела. Доставала из кармана задыхающейся Веры ингалятор, вызывала скорую, говорила "дыши! дыши!", дожидалась, когда приступ отпускал и Вере становилось лучше.
С весны Вера отправлялась по лесам, собирать лекарственные травы. Сушила их дома, подвешивая пучки на верёвке вдоль всей комнаты и кухни, а потом продавала на стихийном базарчике у Домов 8 Марта. Однажды с ней в лес поехала Галя и её укусила змея. Галя какое-то время лежала в больнице, а Вера охала и при встрече говорила мне: "Когда уже Галю выпишут, мне так спокойно, когда она за стенкой. А сейчас я спать боюсь ложиться."
Вот бы все рассказы Мыши - в одну книгу.
Люблю.
Перечитываю.
Ой, нет. Если в одну, так это первые надо править, там такие косяки! :) :) :)
"Потому что если бы она была добродушной и доверчивой, люди бы думали, что она глупая, а так - обыкновенная". Замечательная мысль.
И главное, что она безошибочно и изначально посещает головы глупых людей, а к остальным приходит только с опытом.)))
Да, да. Коротко, ёмко, знакомо. Аффтар пеши есчо ;)
Картины бы с них писать, была бы я художником :)
Дочитала, вернулась к началу и названию... Что-то есть в этой перекличке щемящее и трогательное... Вот они все, как на ладошке...
Что-то есть.) Наверное то, что называется сермяжной правдой. Это когда на ладони всё - и хорошее, и плохое. И вроде противореча друг другу, каждое оказывается на своём месте. )))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Альберт Фролов, любитель тишины.
Мать штемпелем стучала по конвертам
на почте. Что касается отца,
он пал за независимость чухны,
успев продлить фамилию Альбертом,
но не видав Альбертова лица.
Сын гений свой воспитывал в тиши.
Я помню эту шишку на макушке:
он сполз на зоологии под стол,
не выяснив отсутствия души
в совместно распатроненной лягушке.
Что позже обеспечило простор
полету его мыслей, каковым
он предавался вплоть до института,
где он вступил с архангелом в борьбу.
И вот, как согрешивший херувим,
он пал на землю с облака. И тут-то
он обнаружил под рукой трубу.
Звук – форма продолженья тишины,
подобье развивающейся ленты.
Солируя, он скашивал зрачки
на раструб, где мерцали, зажжены
софитами, – пока аплодисменты
их там не задували – светлячки.
Но то бывало вечером, а днем -
днем звезд не видно. Даже из колодца.
Жена ушла, не выстирав носки.
Старуха-мать заботилась о нем.
Он начал пить, впоследствии – колоться
черт знает чем. Наверное, с тоски,
с отчаянья – но дьявол разберет.
Я в этом, к сожалению, не сведущ.
Есть и другая, кажется, шкала:
когда играешь, видишь наперед
на восемь тактов – ампулы ж, как светочь
шестнадцать озаряли... Зеркала
дворцов культуры, где его состав
играл, вбирали хмуро и учтиво
черты, экземой траченые. Но
потом, перевоспитывать устав
его за разложенье колектива,
уволили. И, выдавив: «говно!»
он, словно затухающее «ля»,
не сделав из дальнейшего маршрута
досужих достояния очес,
как строчка, что влезает на поля,
вернее – доводя до абсолюта
идею увольнения, исчез.
___
Второго января, в глухую ночь,
мой теплоход отшвартовался в Сочи.
Хотелось пить. Я двинул наугад
по переулкам, уходившим прочь
от порта к центру, и в разгаре ночи
набрел на ресторацию «Каскад».
Шел Новый Год. Поддельная хвоя
свисала с пальм. Вдоль столиков кружился
грузинский сброд, поющий «Тбилисо».
Везде есть жизнь, и тут была своя.
Услышав соло, я насторожился
и поднял над бутылками лицо.
«Каскад» был полон. Чудом отыскав
проход к эстраде, в хаосе из лязга
и запахов я сгорбленной спине
сказал: «Альберт» и тронул за рукав;
и страшная, чудовищная маска
оборотилась медленно ко мне.
Сплошные струпья. Высохшие и
набрякшие. Лишь слипшиеся пряди,
нетронутые струпьями, и взгляд
принадлежали школьнику, в мои,
как я в его, косившему тетради
уже двенадцать лет тому назад.
«Как ты здесь оказался в несезон?»
Сухая кожа, сморщенная в виде
коры. Зрачки – как белки из дупла.
«А сам ты как?» "Я, видишь ли, Язон.
Язон, застярвший на зиму в Колхиде.
Моя экзема требует тепла..."
Потом мы вышли. Редкие огни,
небес предотвращавшие с бульваром
слияние. Квартальный – осетин.
И даже здесь держащийся в тени
мой провожатый, человек с футляром.
«Ты здесь один?» «Да, думаю, один».
Язон? Навряд ли. Иов, небеса
ни в чем не упрекающий, а просто
сливающийся с ночью на живот
и смерть... Береговая полоса,
и острый запах водорослей с Оста,
незримой пальмы шорохи – и вот
все вдруг качнулось. И тогда во тьме
на миг блеснуло что-то на причале.
И звук поплыл, вплетаясь в тишину,
вдогонку удалявшейся корме.
И я услышал, полную печали,
«Высокую-высокую луну».
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.