двукрылая амазонка стиля
белая ночь музыки слогов
где ты изящно ступаешь
танцуешь на побережье
тоски
***
рысь словесности падает с веток
вцепляется в горло миру
переламывает шею
рвёт связки
рычит в упоении
ещё один век пошёл на обед хищной кошке
***
почтальон целует письма
гладит все поочерёдно
прижимает к сердцу рёбрам
или к печени и почкам
представляет вдохновенно
что там пишут что там бают
чьи целует он нейроны
в электрическом экстазе
***
каждое утро книгу бытия открываю с первой главы
с самой первой страницы
с заглавной буквицы
вязь её старославянская расползается
бежит по аксонам
крутит восприятие в лёгкий завиток
утреннего луча на движении шторы
живая тень прирученных растений
ползёт по комнате степенно и неспешно
к своим хозяевам удаляясь
тень верный пёс
антисвет
антипод любого кто встал на пути света
тебе как бы говорят
смотри
вот она твоя тёмная искажённая сторона
куда не дотягиваются фаэтоны фотонов
сияющего гелиоса
всё зависит от угла падения
твоего тела на другое
смотри
как причудливы обводы твоих тёмных мыслей на его изгибах
заползают в потаённое
и сливаются с псами антисвета другого тела
нюхают друг у друга под хвостами
крутятся в приветственном танце
сплетаются в вихре
теряют собственные очертания
объединяются в целое
никто не видит
что они там делают
меняя очертания
глаза устроены не видеть чёрноту
самое интересное я упускаю
Олег Поддобрый. У него отец
был тренером по фехтованью. Твердо
он знал все это: выпады, укол.
Он не был пожирателем сердец.
Но, как это бывает в мире спорта,
он из офсайда забивал свой гол.
Офсайд был ночью. Мать была больна,
и младший брат вопил из колыбели.
Олег вооружился топором.
Вошел отец, и началась война.
Но вовремя соседи подоспели
и сына одолели вчетвером.
Я помню его руки и лицо,
потом – рапиру с ручкой деревянной:
мы фехтовали в кухне иногда.
Он раздобыл поддельное кольцо,
плескался в нашей коммунальной ванной...
Мы бросили с ним школу, и тогда
он поступил на курсы поваров,
а я фрезеровал на «Арсенале».
Он пек блины в Таврическом саду.
Мы развлекались переноской дров
и продавали елки на вокзале
под Новый Год.
Потом он, на беду,
в компании с какой-то шантрапой
взял магазин и получил три года.
Он жарил свою пайку на костре.
Освободился. Пережил запой.
Работал на строительстве завода.
Был, кажется, женат на медсестре.
Стал рисовать. И будто бы хотел
учиться на художника. Местами
его пейзажи походили на -
на натюрморт. Потом он залетел
за фокусы с больничными листами.
И вот теперь – настала тишина.
Я много лет его не вижу. Сам
сидел в тюрьме, но там его не встретил.
Теперь я на свободе. Но и тут
нигде его не вижу.
По лесам
он где-то бродит и вдыхает ветер.
Ни кухня, ни тюрьма, ни институт
не приняли его, и он исчез.
Как Дед Мороз, успев переодеться.
Надеюсь, что он жив и невредим.
И вот он возбуждает интерес,
как остальные персонажи детства.
Но больше, чем они, невозвратим.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.