О темпе грусти судит время, море.
Зубами не укусишь локоть, спорим?
Когда вдвоём с наедине стихией —
рождается загадочная химия.
Несказочная моль из Аризоны
грызёт прозрачный пуловер озоновый,
метелью бьёт Земля её за это.
А к дырам жарко приникает Лето,
дыханием и взглядом обжигает,
она вздыхает яркая, нагая.
Зарделись щёки, стали цвета чая,
как будто бы его не замечает,
сама же боком то другим, то этим,
веснушками цветочными отметин
покрытая, нисколько не смущаясь,
опасный взгляд обратно возвращает.
И Лету ничего не остаётся:
подходит и целует, и смеётся,
и плачет, понимает, что не вечен —
падёт под градом будущих картечин.
И саваном потом его укроет,
как зверь завоет, мёрзлою корою
покроет обездвиженные плечи…
зима не учит ничему,
не лечит.
Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире —
я это точно говорю.
И вот, друзья мои, я плачу,
шепчу, целуясь с пустотой:
«Для этой жизни предназначен
не я, но кто-нибудь иной —
он сильный, стройный, он, красивый,
живёт, живёт себе, как бог.
А боги всё ему простили
за то, что глуп и светлоок».
А я со скукой, с отвращеньем
мешаю в строчках боль и бред.
И нет на свете сожаленья,
и состраданья в мире нет.
1995, декабрь
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
