Столик и стул – запах того студенческого кафе;
книга пестрит страницами, кажется – Роберт Блай;
мой карандаш подточенный вновь задремал в строфе –
Блай мне бликует «подземными водами», просит: перелистай;
снег обжил подоконник, а воробей обживает снег:
все это есть у меня, и еще календарный лист
с датой моей, то есть датой, когда стартовал мой бег,
да еще угольки стиха, и музыка – Ференц Лист.
Знаю, я знаю, срок настанет и мой твоего туше…
Только одно: укрепи мои буквы верой, что ни один
слог не сгорит впустую, что хотя бы в одной душе
он повернет хоть на пол-оборота ключик твой, Господин…
Ночь I
"..ты, безбрежных тайн
немой носитель"
Фридрих Новалис
Явствуй, Ночь.
Просыпаюсь в хрустальный ручей –
твой и Памяти, боле ничей, –
в Млечный путь – звездопада монисто.
Родовая печать гедониста
на душе моей призрачной – день.
Руки прочь.
Властвуй, Ночь.
Запечатай глаза
Той, к Которой спешу я с рожденья.
Извивается лунным затменьем
моя ниточка к ней, как гюрза.
Чу, в траве серебрится коса.
Мысли прочь.
Царствуй, ночь.
В Мрак, усталую душу слепящий,
просыпаюсь я – твой, настоящий…
Здравствуй, Ночь…
Ночь ІІ
"Отмерено время света,
но без времени и пространства -
власть ночи"
Фридрих Новалис
Завтра, когда и я превращусь в тебя,
так и не взяв всего, что можно бы взять, любя;
и не отдав всего, что мог бы отдать, любя;
весла верну реке, зыбкий песок часам,
птицу кресту, крестную сень перстам.
Ты обними меня, звезды прижми к устам
и перекинь пуповину к истоку от устья.
Завтра, когда в тебя возвращусь и я…
Самая безопасная вещь
Старца спросили: Скажи напрямик,
кто самый близкий друг?
Смерть, – в ответ произнес старик, –
та, что бродит вокруг…
Море
диптих
1.
Птицею крохотной без следа
растает в твоем просторе
сердце: небо – твоя вода,
вода – твое небо, море?
2.
Море, что я в твоих глазах –
случайная капля, птица?
Может, в соленых твоих образах
следы мои смогут сбыться?..
Петербургская импрессия
Рассыпаясь от боли, одиноко печально
залетейский покой голоса ищут в старой Капелле –
бесконечности шаг невесом.
Поднимаясь на цыпочках в переполненном вечностью зале
Блаженная Ксения,
навсегда невредимым дыханьем
тронув локоны ночи полярной,
немигающий взгляд опустила в «Реквием»
Моцарта,
руки молитвою стали:
«Kyrie eleison! Kyrie eleison!»
Умирает восход, разливая вокруг благовест,
и смиренно Нева омывает
Петропавловский крест…
Вечер в Берлине
Холод перил. Над водой. Рекой.
Воспоминания бреет
мост. На мосту. Пустота. Покой.
Смиренные. Словно Шпрее.
В мраке. Из мрака. Мраморные. Высятся обелиски. –
Нет. Не то. Не они. Не те. Траурные василиски. –
Зданий. Высятся. Жизнь в пустоте.
Там. За мостом. В Берлине…
под липами Унтер ден Линден.
Там. Чудаки Гильденстерн, Розенкранц.
Верят любви. Печали…
Звездный корабль с Александерплац
вот-вот без меня отчалит.
К звездам.
Мост. Пустота. Покой.
Холод устал. Не греет.
Медленно верно время вгоняет в землю
небо. Время вгоняет в небо медленно верно
эхо, которое минус безвременью внемля,
время меняет на ветер, на зыбкие земли
и на гнездовья из скрюченных раненых нервов,
в брючинах сучьев, которых рождаются птицы
и обживают беззвучно сыпучие рифы
и осыпают рассветные слабые ситцы
крошечным временем, будет которому длиться,
длиться и длиться. Как в гору взбираться Сизифу…
Начинается проза, но жизнь побеждает её,
и поэзия снова, без шапки, без пуговиц двух,
прямо через ограду, чугунное через литьё,
нет, не перелезает, но перелетает, как дух.
Улыбается чуть снисходительно мне Аполлон,
это он, это жизнь и поэзия, рваный рукав,
мой кумир, как сказали бы раньше, и мой эталон,
как сказали бы позже, а ныне не скажут никак.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
