Курортный городишко с золотой
изнанкой многослойной тени.
Изломанные кольца на ступени
неровною ложатся чередой
и ветви тянутся к ногам, и шевелится
слоистый парк, тучнея по верхам
и заводя надбровья и глазницы
под длань жары на солнце…
Где-то там
проходит грань рассудка и бессмертья,
укромный мир, где тянется сквозь тень
вторая жизнь, а может быть и третья;
и лень остановиться, просто – лень,
в чужую жизнь пытливо проникая,
вводя булавку мысли в существо
воздушных и древесных тел...
Какая
есть проницательность!
Сквозь мир, сквозь жар его -
в чужую плоть и мысли...
Слышишь – птица
вступает шустрой речью в мёртвый зной,
и рослый парк на сгибах серебрится
и трётся о небо пятнистою спиной,
и щурится замедленно и сонно,
вертя кольцом...
Но, если так вникать
в чужие мысли собственною, склонной
грешить и искажаться, то, как знать,
не избежать ли следом искаженья
картины мира?
Парк шуршит в траве
стопой ленивою. На плечи сонным жженьем
ложатся пятна солнца...
В существе
любой гармонии – бессвязность и сомненье.
Дойди до сути в хаосе клубка,
где вместо жизни – формулы гниенья,
а вместо взгляда – бешенство зрачка,
дойди до главного - и мир уйдёт сквозь пальцы.
Махните нам, безумцы и скитальцы!
Махните нам, сидящим здесь, в тени!
Сколь не ленись, сколь время не тяни –
а проницательность в трёхмерный след абсурда
ложится носом, тянет и звенит
от напряженья.
Сколько же фигур там,
на острие?
Куда ж твой путь лежит,
безумный брат, бредущий где-то ныне
без собеседников, без тени, без воды?
Кольцо повёрнуто. Великая пустыня.
И в воздухе висящие сады.
