Однажды стану мудрой Шапокляк,
и муравьиной суете вокзалов
уют дивана предпочту. Полям -
ближайший сквер. Палатке - одеяло.
Не буду больше выбегать под дождь,
и петь на пару с ним мотив весенний.
А воробьиный разговор-галдëж,
едва ли станет поводом к веселью.
Не буду видеть в луже облака.
Считать года на божией коровке.
И апельсинов рыжие бока
напомнят вряд ли солнышки. В кладовке
уснëт послушно мой воздушный змей.
Велосипед - паучьей коммуналкой
невольно станет, постарев к зиме.
Заросший пруд не соблазнит рыбалкой.
И доверять прозрачной пустоте
под белым брюхом самолëтоптицы
я разучусь. Ведь проще не лететь.
Какое море? Клякса на страницах
потëртых карт. Затянется петля,
ловушкой станет равнодушный город.
Однажды стану мудрой Шапокляк.
Однажды стану... Но ещё не скоро.
В тот год была неделя без среды
И уговор, что послезавтра съеду.
Из вторника вели твои следы
В никак не наступающую среду.
Я понимал, что это чепуха,
Похмельный крен в моем рассудке хмуром,
Но прилипающим к стеклу лемуром
Я говорил с тобой из четверга.
Висела в сердце взорванная мина.
Стояла ночь, как виноватый гость.
Тогда пришли. И малый атлас мира
Повесили на календарный гвоздь.
Я жил, еще дыша и наблюдая,
Мне зеркало шептало: "Не грусти!"
Но жизнь была как рыба молодая,
Обглоданная ночью до кости, –
В квартире, звездным оловом пропахшей,
Она дрожала хордовой струной.
И я листок твоей среды пропавшей
Подклеил в атлас мира отрывной.
Среда была на полдороге к Минску,
Где тень моя протягивала миску
Из четверга, сквозь полог слюдяной.
В тот год часы прозрачные редели
На западе, где небо зеленей, –
Но это ложь. Среда в твоей неделе
Была всегда. И пятница за ней,
Когда сгорели календарь и карта.
И в пустоте квартиры неземной
Я в руки брал то Гуссерля, то Канта,
И пел с листа. И ты была со мной.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
