Аптека «Всё для одиночества» открылась поздней осенью, когда ветки деревьев бросались на останки падающих листьев, будто голодные псы. Псы визгливо выли, от досады грызли холодный ветер. Олег, спеша каждое утро на работу, удивлённо читал пёстрые рекламные объявления: «Только сегодня, в среду, 12-го октября меняем 6 вилок и 6 ложек на одну одинокую вилку и одну одинокую ложку за минимальную цену в рассрочку 10-0-0», «Установим 9 входных бронированных дверей по цене 7-ми», «Наши специалисты высокого класса демонтируют ваш почтовый ящик, отключат Интернет, замуруют окна бетоном. Гарантия, ремонт бесплатно», «Закопаем в землю живьём на любой срок, гроб повышенного комфорта, альпийский кислород».
В аптеке не было окон, редкие посетители собирались в один ровный ряд и каким-то образом просачивались в здание, как нож в масло. Олегу становилось всегда страшно от одинакового вида манекенов, пластмассовые руки и ноги глухо стучали о голые туловища, застывшими ветками цеплялись за моросящий дождь. В один из дней одна такая ветка зацепила как наживку торопившегося Олега. И он вошёл в аптеку как в масло нож.
Внутри было бледно, ни темно, ни светло. Вверху навзрыд плакала какая-то девушка, от этого делалось ещё бледнее.
– Меня зовут Даилинет, желаете что-нибудь? – девушка перестала на время плакать и сверху задала вопрос, потом спустилась, свернулась калачиком на мраморном полу, заскулила.
Повсюду надвигались стройные стеллажи с прозрачными бутылками, бутылки были пустые, но казалось, будто в них мелькает тень. Мужчина пытался прочитать этикетки: «Один вечер в нигде. Сухой, красный, крепость в наручниках», «Сон на своё усмотрение в кромешной мгле. Брют, крепость в спазмах».
– Странное у вас пойло – Олег вяло хохотнул, изо рта желтоватыми градинами посыпались зубы, зацокали по бледному мрамору, бисером разбежались, затаились.
– Спассситееее – заголосила девушка, разрывая на себе тонкую ткань, рёбра хрустнули, изнутри выпорхнула моль, набросилась на Олеговы зубы. Чахлое чавканье плескалось повсюду.
– Если человек один, значит в нём самом всё по одной штуке. Один зуб, одна рука, одна нога, одно лёгкое. «Одиночество в одном» - вот наш девиз! Меркурий, готовь наркоз, пилу. – Даилинет смущённо закашлялась.
Бледность сгущалась до липкого комка сливочной ириски, Олег пытался кричать, даже попытался убежать, но он был сама бледность. Без зубов слова осевшими дрожжевыми оладьями размазывались в воздухе, моль безучастно их пережёвывала.
– Дайте ему физраствор «смертинет» от жизни, в жизни нет одиночества, одиночество в одном. Нас трое! Меркурий, где твой хвалёный альпийский кислород?! Рой яму, твою мать. Две ямы. Три ямы. Одну для моли. Кто-то из нас останется живым. Конечно, одиночество.
– Яма должна быть одна. Эта чёртова моль его съела.
Реальность не по зубам, приходится выкручиваться подручными средствами. :)
Спасибо!
Супер!
Спасибо большое :)
Вот так. Зайдешь в чье-то одиночество ненароком, и останешься там навсегда.
Оль, как точно! Но своё ближе и роднее и никуда не хочется из него вылезать. А если попадётся уютнее и теплее, то у своего шансов будет мало. Но снех в любом случае теплее. :)
Спасибо огромное! Твой снех.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.