Дженни пахнет кардамоном, городом и чуть-чуть ананасом.
Ей лучше не знать, что библиотекарь Палыч сегодня утоп.
Ноги прохожих пучками трут тротуар, в окнах ненастно,
Дженни вяжет крючками пальцев прямую линию, чтоб
выровнять осень, до которой осталось не ей.
Она молча шепчет себе: «Ну же, ещё пару петель, смелей» –
пальцы едут в разные стороны, гнутся крючки.
Палыч всплывает с вымокшим взглядом, в рот набравши воды, молчит.
«А ты хочешь услышать, как он поёт, старая кляча?» –
Дженни хохочет в себя астматическим кашлем,
осень крадётся из пыльных подушек. «Эй, кто это там маячит?»
Сырость впивается в уши, лижет затылок. Смеётся и машет.
Город бросает Дженни на плечи цветастую шаль.
Пахнет трамваем, счастливым билетом, как встарь
Ленин фирменным жестом подмял броневик, ошмётками гарь
въедается в тёплую мякоть заморских плодов ананасов.
Катится ватным клубком кардамон, становится красным
город пропитых теней, матовым пледом луна опоясана.
Дженни танцует танго, медленным строем растут фонари,
длинной колонной входят в открытое небо лица.
Дженни смотрит в окно, взгляд её наливается горем – горит
цинково-белым снег. Палыч на кухне жарит стейки тунца,
прогорклым подсолнечным маслом стекают обои.
Дженни вся светится, гладит живот: «Нас теперь трое.
Осень малышка так быстро растёт и нас скоро вскроет».
«Этот ребёнок не мой, я давно слишком стар».
Библиотекарь, высунув кончик языка, строчит формуляр:
«Я люблю тебя Дженни, верни меня в срок» – раскрывает рот,
из него падают листья.
Осень давится стейком тунца и ржёт.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
