Была жара. Было так жарко, что я решил написать автобиографию. Всё дело в том, что когда пишешь автобиографию, начинает казаться, что я – это не я, а лишь чья-то навязчивая фобия, идея, никогда не воплощённая в идеал. Возможно, что так и есть - до идеала мне не достать, но можно попытаться хотя бы составить план как его достигнуть. И когда начинает становиться жарко даже в ушах, автобиография сама просится в который раз быть на бумажном листе, а не являться мной лично. От этого чувства жара проваливается в подмышечные впадины и бывает прохладнее. Вот по такой причине и написано:
«Я, Йцукен Тигранович Рафинадов, родился неподалёку от владений нового русского Митяя Шамана, в посёлке Литклуб Аларьевского уезда двадцать третьего июня две тысячи седьмого года. Родители мои, отец Зигмунд Вайомингович Рафинадов и мать Тиграна Йцуковна Абрамович-Фениксова из зажиточных пролетариев, здравствуют до сих пор. Я сам, будучи совершенно одарённым в плане безукоризненных форм, изучил до совершенства программные обеспечения и теперь обеспечиваю ими всяческие офисы.
Но совсем недавно ко мне пришёл человек. Человек в имени не представился, и начал быть мной. Он сказал, что окончил школу и высшее образование, назвал имя Миша по фамилии Баба. Миша выглядел вполне прилично, потом от него не веяло, фамилия вполне приличиствующая, если делать окончание на конце.
Первое желание было к нему притронуться, потому что Миша удивительно смахивал на что-то знакомое и пахнул книгами и метрополитеном, в котором их читали. И я притронулся. Миша вдруг мне налил портвейна «три топора». В рядом стоящий стакан. Выпили, закусили сухариками и задумались, что сказать друг другу. Поблизости сновали полуобморочные блики заживающего рассвета, и от этого комната похожей становилась на полутон.
Миша отколупнул ногтём побелку с потолка и сказал, что он тоже высшего образования и обеспечивает граждан разным инвентарём. На мой вопрос, что за инвентарь, Миша отколупнул из ноздри и пальцем, словно нож в масло, проткнул стекло в окне. Из нового отверстия тут же протёк заживающий рассвет.
Я тогда в этом действии понял, что меня может не совсем один. Потому что из того, что проткнул Миша, ещё кто-то проник. Пришлось вытолкнуть назад, а дырку заклеить. Но вытолкнутый не желал оставаться по ту сторону и, превратившись в жидкую субстанцию, вернулся из оконной щели. Им оказался плотник из местного ЖЭКа Барак Моникович Обама.
- Вы заливаете потолок сверху, - нервно сообщил Барак Моникович, испуганно озираясь по сторонам и, увидев Мишу, продолжил, - скоро начнёт течь крыша.
- А давайте зальём и наши стаканы, чтобы уравновесить круговорот воды в квартирах, - вежливо предложил я, на что Обама судорожно зашевелил засохшими жабрами, но отказался и трясущимися руками начал перекрывать коллайдер, из которого сыпались ошмётки рассвета и квитанции на оплату коммунальных услуг, стоимость которых почему-то исчислялась в евро.
Рассвет, затопивший потолок, начал потихоньку рассеиваться и заодно слизывать обои со стен, отчего комната стала напоминать подземный бункер для спасения цивилизации от конца света. Моникович удовлетворённо крякнул и с вожделением уставился на полупустую бутылку.
Теперь уговаривать его не пришлось, закусили занюхиванием сухариков и стали искать окно, чтобы Барак смог деликатно покинуть помещение, ибо трёх себя выносить оказалось намного сложнее, чем двух. Окна не было – по всему периметру комнаты оказались одни серые стены, исчезла и дверь.
- У меня ж небомбленная Ливия осталась, а в Ебипте надел из шести соток Кадаффи мне обещал! – пронзительно заверещал Обама, вытирая слёзы квитанциями.
Ситуация начала осложняться ещё и тем, что стены стали суживать пространство, а из-под плинтусов медленном ходом выползали зелёные крокодильчики с диетическими яйцами в пасти, на каждом из которых стоял таинственный штамп «канцелярия Бен Ладана».
Неожиданно в одну из стен постучали, но она не желала открываться – не было и намёка на дверной проём. Яйца канцелярии трескались, из них на крошечных самолётиках вылетали террористы-смертники. Смертники мелко попискивали и впивались в Обамовскую грудь, оставляя после себя укусы, похожие на комариные.
Баба Миша внезапно исчез, оставив меня наедине со странным верезжащим типом. Стены сблизились настолько, что Барак Моникович оказался в моих объятиях, и вдруг опять резко постучали. Я посмотрел вверх – именно оттуда доносились звуки. Вместо потолка на высоте трёх метров блестело панорамное окно, сквозь которое небо процеживало перьевые облака. Капли дождя, просочившиеся через стекло, наполнили сжатый четырёхугольник и растворили его и меня.
Спустя несколько минут Обама чартерным рейсом отбыл в Египет возделывать свои шесть соток под модифицированную кукурузу.
Назо к смерти не готов.
Оттого угрюм.
От сарматских холодов
в беспорядке ум.
Ближе Рима ты, звезда.
Ближе Рима смерть.
Преимущество: туда
можно посмотреть.
Назо к смерти не готов.
Ближе (через Понт,
опустевший от судов)
Рима - горизонт.
Ближе Рима - Орион
между туч сквозит.
Римом звать его? А он?
Он ли возразит.
Точно так свеча во тьму
далеко видна.
Не готов? А кто к нему
ближе, чем она?
Римом звать ее? Любить?
Изредка взывать?
Потому что в смерти быть,
в Риме не бывать.
Назо, Рима не тревожь.
Уж не помнишь сам
тех, кому ты письма шлешь.
Может, мертвецам.
По привычке. Уточни
(здесь не до обид)
адрес. Рим ты зачеркни
и поставь: Аид.
1964 - 1965
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
