Для печали нет повода, други, нем
Тот, кто знает, но знает немного совсем.
Для тоски не хватает верёвки, доски
Не положено — зыбко струятся пески
Да и белая лошадь в тумане лежит
Крутобоким холмом. Миражи, миражи.
Подреберья заборов, распутьем — поддых,
Был приказ никого из живущих — в живых.
Расстрелять — барабанит по коже капель,
Половодьем кусает плешивую мель.
Женераль, мой сюртук был повешен, жги
Не глаголом, так болью — дрожат враги.
От винта — и осколки сердец летят,
Превращаются в гадких слепых утят.
Лишь вдали миражом — Кострома, острова,
Где дрова во дворе и у дома трава.
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
