Я грыз зубами пенистое пиво.
При свете нОчи бодрствовал во сне.
А тишина ревела и вопила
когда я был с толпой наедине.
Я проживал, как водится, в могиле,
в кромешной тьме сияющего дня.
Сомненья веры — лёгкие, как гири-
к вершине бездны вознесли меня.
И было наказание в награду
мне, грешному — хоть трижды свят и чист!
Бесформенно-изящный ангел ада
меня повёл в свой мрачный парадиз.
Ночное солнце шастало над нами
и серебрило чёрных листьев медь.
Стакан воды губительным цунами
накрыл земли расплавленную твердь.
Ярились злобно миротворцы в драке,
и дул самум, холодный как огонь.
Скелет распухший в затрапезном фраке
мне протянул мясистую ладонь.
В ней был зажат бокал вечнозелёной
сухой воды, бодрящей, как наркоз.
И выпил я за айсберг раскалённый,
пропоротый Титаником насквозь.
Стряхнув остатки радостного сплина
на оперенье радужных ворон,
свинцово-невесомым цепеллином
слетает с языка оксюморон.
